Капитул Дюны
Шрифт:
— И по праву, ведьма!
Но она не приказывает тебе замолчать.
— «Больше законности! «, говорите вы, «больше законности! «. Таким образом вы создаете все больше инструментов, закрывающих дорогу сочувствию, и по ходу дела новые ниши для тех, кто питается от этой системы.
— Так было и так будет всегда!
— И снова неверно. Это — рондо. Катится колечко и катится, пока не покалечит не того человека или не ту группу лиц. И тогда, вы получаете анархию. Хаос. — Видишь, как она вскочила? — Мятежники, террористы, усиление
Взялась за подбородок. Следи внимательней!
— Как мы забрели так далеко прочь от политики, ведьма? Таково было твое намерение?
— Мы не ушли и на долю миллиметра!
— Я полагаю, сейчас ты мне скажешь, что вы, ведьмы, практикуете некую форму демократии.
— С бдительностью, какой ты себе не можешь даже представить.
— Ну попытайся.
Она думает, ты сейчас откроешь ей секрет. Расскажи ей кое-что.
— Демократию легко сбить с истинного пути, демонстрируя выборщикам козлов отпущения. Бейте богатых, хапуг, преступников, глупых лидеров и так далее до бесконечности.
— Ты веришь в то же, что и мы!
Надо же! Как ей хочется быть похожей на нас!
— Ты говорила, что вы были поднявшими восстание бюрократами. Ты знаешь недостаток. Верхушка бюрократии, которой не в силах коснуться избирательная система, всегда расширяется до пределов энергии системы. Крадет ее у старых, у тех, кто отошел от дел, у всех. Особенно у тех, кого мы когда-то называли средним классом, поскольку именно он является источником основной энергии.
— Вы думаете о себе как… как о среднем классе?
— Мы не воспринимаем себя как-то фиксирование. Но Иная Память указывает нам на недостатки бюрократии. Я полагаю, у вас есть нечто вроде гражданской службы для «низших слоев»?
— Мы заботимся о своих.
Прозвучало страшным эхом.
— Тогда ты знаешь, как выхолащивается система выборов. Основной симптом: люди не приходят голосовать. Инстинкт говорит им, что это бесполезно.
— Что там не говори, демократия — это идиотская идея.
— Мы согласны. Она просто склонна к демагогии. Это заболевание, которому подвержена любая выборная система. И тем не менее демагогов нетрудно вычислить. Они оживленно жестикулируют и говорят, как будто с церковной кафедры, каждое их слово полно религиозного пыла и богобоязненной искренности.
Она довольно усмехается!
— Искренность, за которой ничего нет, требует немалой практики. Дама. А профессиональную выучку всегда возможно отследить.
— Ясновидящим?
Смотри, как она подалась вперед? Мы снова задели ее за живое.
— Любым, кто научится распознавать признаки: Повторение. Значительные усилия, направленные на то, чтобы привлечь твое внимание к словам. Никогда не обращайте внимания на слова. Смотри, что делает этот человек. Так ты узнаешь мотивы.
— Так у вас нет демократии.
Рассказывай, выдавай мне еще секреты Бене Джессерит.
— Да нет, есть.
— Я думала, ты сказала…
— Мы хорошо ее охраняем, отслеживая то, что я только что описывала. Опасность велика, но велика и награда.
— Знаешь, что ты мне только что сказала? Что вы просто скопище дураков!
— Милая госпожа! — вмешался футар.
— Заткнись или я отправлю тебя назад в стаю!
— Ты не милая. Дама.
— Видишь, что ты наделала, ведьма? Ты испортила его!
— Думаю, всегда есть какие-нибудь еще.
— ОООО. Погляди на эту улыбку.
Луцилла в точности повторила улыбку Чтимой Матре, подстраивая свой пульс под ее. Видишь, насколько мы похожи? Конечно, я пыталась ранить тебя. Разве на моем месте ты не сделала бы того же?
— Так значит, вы знаете, как заставить демократию делать то, что вам нужно, — жадно пожирая глазами.
— Метод тонок, однако довольно прост. Необходимо создать систему, в которой большинство людей смутно или глубоко неудовлетворены.
Вот так это ей и видится. Заметь, как она кивает на каждое твое слово.
— Это нагнетает ощущение разлитого в обществе мстительного гнева, -Луцилла подстраивала фразы под ритм кивков. — Потом ты подсовываешь этому гневу необходимую мишень.
— Отвлекающий маневр.
— Но только не давай им времени на вопросы. Погреби собственные ошибки под все новыми законами. Ты движешься среди иллюзий. Тактика корриды.
— О, да! Это прекрасно!
Она чуть ли не ликует. Махни еще разок перед ней мулетой.
— Помахай яркой тряпкой. Они набросятся и станут лишь недоумевать, когда за ней не окажется матадора. Это отупляет выборщиков точно так же, как отупляет быка. А в следующий раз разумно своим правом выбора воспользуется гораздо меньшее число людей.
— Вот почему мы так и делаем!
Мы делаем! Сама-то она слышит, что говорит?
— Тогда набросься на апатичных избирателей. Заставь их почувствовать себя виноватыми. Не позволяй им думать. Корми их. Развлекай. Не перебарщивай!
— О, нет! Никогда не перебарщивай!
— Дай им знать, что их ожидает голод, если они откажутся идти в ногу со всеми. Дай им взглянуть на скуку, навязанную тем, кто раскачивает корабль. Благодарю тебя, Великая мать. Вполне подходящий образ.
— И вы не позволяете иногда быку поддеть матадора?
— Конечно. Бах! Хватайте того! А затем сидишь и ждешь, когда уляжется смех.
— Я же знала, что вы не допускаете демократии!
— Почему бы тебе мне не поверить? Ты искушаешь судьбу!
— Потому что если бы вы разрешили открытое голосование, судей и жюри…
— Мы называем их Прокторами. Нечто вроде Суда Всего.
А теперь ты ее запутала.
— И никаких законов… регуляций, или как там тебе нравится их называть?
Разве я не сказала, что мы даем им разные определения. Регуляции прошлое. Законы — будущее.