Капкан для медвежатника
Шрифт:
Историю про генерал-полицеймейстера Алексея Даниловича Татищева в Департаменте знали все. Ну, или почти все. Кроме того, в Инспекторском отделении Департамента полиции служил родственник знаменитого петербургского генерал-полицеймейстера Валериан Аркадьевич Татищев, который сыскным талантом не обладал, что, однако, не мешало ему мечтать о карьере сыщика и слать рапорты директору Департамента полиции Белецкому о переводе его в Сыскное отделение.
История про Алексея Татищева начиналась с того, что худо-бедно, но он был Рюриковичем. И родственником всем потомкам князей смоленских, то бишь князьям Всеволожским, Еропкиным, Козловским, Дашковым, Мамоновым, Карповым и прочим. Потому как вел род свой от самого великого князя Рюрика и потомков
Правда, со временем княжеское титло отпало, что, однако, нисколько не умалило благородство и высочайшую степень происхождения. А она была следующей:
– у великого князя Владимира Святителя был внук, великий князь Владимир Всеволодович Мономах;
– у Владимира Мономаха был сын – великий князь Мстислав Владимирович Смоленский;
– у Мстислава Смоленского был правнук – князь Святослав;
– у князя Святослава, в свою очередь, был внук князь Дмитрий Глебович.
А у князя Дмитрия Глебовича имелся правнук, служивший наместником новгородским. Звали его Василий Юрьевич. И когда княжил на Руси в начале века пятнадцатого великий князь Василий Дмитриевич, раскрыл Василий Юрьевич, наместник новгородский, заговор в Новгороде и споймал всех преступников-воров, коих в те времена звали татями. Тогда-то, прознав про таковое радение, дал великий князь наместнику полицейское прозвище – Тать-ищ, иначе, ищущий татей, которое у сыновей и внуков Василия Юрьевича трансформировалось в родовую фамилию Татищевы.
К чему сия родословная?
Да к тому, что камергерами при императорском дворе просто так, без надлежащего происхождения не становятся...
А уж до чего расторопен был Алексей Татищев, сын казанского помещика Данилы Михайловича! С малых лет понял Алеша, что ежели «дома жить – чина не нажить». И будучи недорослем, отправился в Москву служить государю и престолу. И стал любимым денщиком государя императора Петра Алексеевича.
Природная расторопность и способность угадывать на лету желания престолодержателей пригодились Алексею Даниловичу и после Петра Великого.
При Анне Иоанновне он получил придворный чин камергера.
При Елизавете Петровне сделался кавалером Александровского ордена, а в одна тысяча семьсот сорок пятом году был высочайше назначен генерал-полицеймейстером Санкт-Петербурга с производством в чин генерал-поручика.
Алексей Данилович был не первым в истории Петербурга генерал-полицеймейстером. Но именно он возвеличил эту должность и поставил ее на небывалую высоту. Он стал не только начальником полиции столицы российской империи, но и главой всех российских полицейских служб. А то, что он делал, было сродни обязанностям будущих министров внутренних дел.
Он не подчинялся ни Сенату, ни Тайной канцелярии. Он подчинялся и был подотчетен единственно лишь высочайшей власти.
Он никогда не церемонился с законопреступниками. При нем палками-длинниками из татей и душегубов, как и в стародавние времена, выбивали «подлинную» правду, а вбиванием под ногти гвоздей узнавали правду «подноготную». Чтобы отличать преступников от законопослушных граждан в повседневной жизни и удачно ловить их, ежели они сбегут из острога или каторги, Алексей Данилович предложил Сенату ввести новую форму клеймения законоослушников, совершивших тяжкие преступления, а именно: ставить на лоб букву «В», на правую щеку – «Р», и на левую – «Ъ», что значило: ВОРЪ.
– Но, – возразил Татищеву один из сенаторов на сенатских слушаниях по поводу нового проекта клеймения преступников, – бывают случаи, что иногда невинный получает тяжкое наказание, а потом невинность его обнаруживается. Каким образом освободите вы его от сих поносительных знаков?
На что Алексей Данилович невозмутимо ответил:
– Весьма удобным. Стоит только к слову «вор» прибавить две литеры: «не»...
Проект генерал-полицеймейстера
Вскоре Алексею Даниловичу был пожалован каменный дом в Петербурге, а незадолго до смерти и высочайший чин Российской империи – генерал-аншеф. Выше были только императрица и сам Господь Бог.
Что же касается «старика Шешковского», как его за глаза называли подчиненные, то любимейшим способом добиваться правды и нужных показаний у главы Экспедиции Тайных розыскных дел был следующий. У себя в кабинете в Петропавловской крепости Степан Иванович Шешковский имел кресло с секретом. Человек, с которого надлежало снять дознание, будь то карточный шулер, поноситель «слабостей» государыни императрицы Екатерины Великой, зловредный масон или мужеложец, – сажался в означенное кресло. Неожиданно руки и тело приковывались механическими автоматическими скобами к подлокотникам, и кресло с сидящим на нем падало в тартарары, то есть в подвал, где два заплечных дел мастера начинали обработку дознаваемого батогами, плетьми, а иной раз и каленым железом. Голова же его оставалась в кабинете Шешковского. И статс-секретарь Великой государыни императрицы Екатерины Второй, увещевая голову дать нужные показания, проводил с ней морализаторские беседы, в то время как остальная часть, в первую очередь филейная, получала свое сполна.
Обычно старик Шешковский получал нужную информацию, а ежели не удавалось, то имелись в подвалах Петропавловской крепости такие закуты с разным пыточным инструментарием и дыбой, что лучше о том и не знать...
– Родионов не расколется, – глухо сказал Григорий Васильевич Аристов. – Даже если вгонять ему иголки под ногти с целью узнать подноготную правду.
Белецкий в упор посмотрел на Аристова:
– Вы говорите так, будто знаете его.
– Так оно и есть, ваше превосходительство, – ответил Григорий Васильевич, посмурнев. – Имел честь познакомиться...
Следующим заходом, наделавшим много шуму в Москве и поставившим Аристова в положение щенка, тыкающегося носом в пустую миску, был подлом несгораемого шкафа новейшей конструкции на Мытном дворе. Преступник, вскрыв три хитрых замка шкафа за считаные минуты, можно сказать, прямо на людях, поживился призом в триста тысяч рублей ассигнациями, что составило бы для человека экономного несколько состояний.
Многочисленные «свидетели» этого происшествия показывали, что злоумышленник был в клетчатом выходном костюме и кепи, которые обычно носят спортсмены-циклисты, ездящие на велосипедах по Манежу. Иные говорили, что у несгораемого шкафа терся здоровенный мужик, явно из купеческого сословия, все время теребящий бороду и опасливо оглядывающийся по сторонам. Кое-кто из таких вот свидетелей рассказывал, делая круглые глаза и божась, что несгораемый шкаф вскрыл не кто иной, как цирковой карлик Шпунт, покупавший на Мытном дворе мясо (а иначе, откуда у него часом позже обнаружились деньги, чтобы заказать шикарный нумер на «Славянском базаре» с двумя певичками, оркестром, царской выпивкой и не менее царской закуской?).
Словом, была полная путаница и опять никаких зацепок.
Но служба службой, а мадемуазель Натали в субботний вечер – это свято. Ах, до чего же сахарная барышня, сладкая. Многие светские львы на нее облизываются, но принадлежит она ему, графу Аристову. А после Натали к Пьеру Гагарину и – за игорный стол. Славно, черт возьми! К тому же хозяйка дома Анна Викторовна Гагарина прелесть как хороша. Почему бы не приударить за ней, покуда старый Пьер дремлет в своих креслах?
Аристова встретили с радостью и уважением. Фигура как-никак! Граф. Притом весьма нужный человек: мало ли, что может произойти в жизни. Тем более в России, где, как известно, умные люди от сумы да тюрьмы не зарекаются.