Капкан для пилигрима
Шрифт:
– Ничем бедолаге не помочь, – низким, глубоким голосом отозвался первый мужик. – Видишь, горячка уже взялась? Выходит, к ночи помрёт. Ну, к утру-то уж точно.
– Ваш мальчонка? – спросил Матвей, чтобы время потянуть.
– Нет, вчера к нам прибился. В городе как мор начался, все и побежали, кто куда. Этот с нами увязался, да видно успел уже заразу подхватить.
– Что за мор?
– А я что, на лекаря похож? – удивился мужик. – Зараза какая-то.
– Ну, а моя-то тут какая работа? – решился, наконец, спросить Матвей. –
– Да ты в себе ли, монах? – с подозрением покосился на него мужик, а сиплый голову наклонил, точно забодать собрался; ощетинился и глянул диковато. – Молитву почитай, облегчи болезному страдания, проводи в последний путь. Я тебе объяснять должен, что ли?
Матвей болезненно сморщился. Ну да, монах же. Поскорее надо в образ входить, чай не мальчик на первом задании.
– В какого бога малец верил?
– Какая разница? – пожал худыми плечами сиплый. – Ты молись давай, а боги сами разберутся, чей пацан.
– Это никогда не поздно, – буркнул Матвей примирительно, – в последний-то путь с молитвой проводить. Отойдите, а я тут рядышком с ним посижу, помолюсь.
– Так зараза же, – напомнил сиплый и лицом тревогу изобразил.
– Я не боюсь. Белый Дух мне защитой.
– Кто? – тут уж изумились оба мужика.
– Бога моего так зовут, – объяснил Матвей терпеливо. – Идите уже.
Посмотрел вслед, усмехнулся. Кто, кто? Сам не знаю, только что в голову пришло. Звучит красиво – Белый Дух. И вряд ли тут ещё один монах из Ордена Белого Духа сыщется. Не бывает таких совпадений.
Осторожно опустился на колени, посох перед собой положил, вздохнул глубоко, плечи опустил и голову склонил. Мужики почтительно в сторонку отошли, на травку уселись, взялись что-то своё вполголоса обсуждать. Матвей вновь посмотрел на лицо умирающего. Кожа бледная, аж просвечивает. У тонких крыльев носа и под глазами тёмные тени легли – словно специально шутник какой-то спящему подрисовал. Губы сухие, в трещинах, а дыхание сбивчивое, горячечное. Не ошибся мужик, совсем плохо дело. Бездумно протянул руку, положил ладонь на полыхающий лоб, едва не отдёрнул – обжечься можно.
За спиной говор стих и Матвей кожей почувствовал два тяжёлых, немигающих взгляда. Похоже, теперь и к нему никто близко не подойдёт, побоится. Ну, всё к лучшему. Закрыл глаза, руки на коленях чинно сложил. Судя по позе – действительно молится, не придерёшься. А в голове – мыслей ураган сумбурный!
Нельзя вмешиваться в события на подконтрольной территории! Суждено этому мальчонке умереть сегодня от болезни. Нет в этих местах лекарства от заразы. Не первый он, и не последний. Сколько их в городе поумирало – представлять не хочется. И этот помрёт. Судьба такая.
Мальчишка судорожно вздохнул, показалось – напоследок уже. Но нет: успокоился, вновь задышал. Матвей щёлкнул фиксатором на посохе, в руку скользнул тёплый, блестящий цилиндр медицинского комплекса. Приложил к шее мальчишки, прибор автоматически включился, работу почуял. Погудел недовольно, сухо щёлкнул мудрёными внутренностями и впрыснул в тощее тельце смесь необходимых препаратов. Матвей по-хозяйски прибрал цилиндр и аккуратно защёлкнул крышку гнезда. Эту вещь лучше не терять. Конечно, перед заброской медики организм щедро накачали, от всяких напастей комплексная защита, а всё равно с приборчиком спокойнее как-то.
Матвей на мужиков осторожно покосился. Нет, ничего не заметили. Да и не смотрят уже в его сторону. Монах для них теперь и сам всё равно, что покойник, только бодренький пока. Ненадолго, дело точное.
Матвей головой сокрушённо покачал, хмыкнул укоризненно. Не один год главному правилу курсантов учил – не вмешиваться! – а сам в первый же день нарушил. Тут же упрямо головой мотнул, отогнал угрызения преподавательской совести. Как умирающему не помочь, если возможность есть? В теории-то всё гладко, понятно, обоснованно… а когда рядом ребёнок умирает, кому нужна та теория? Хоть и требует она отвернуться, да только кем ты будешь, если отвернёшься?
Матвей почувствовал вдруг свинцовую усталость, наполнившую неподъёмным грузом плечи, руки, ноги… С чего бы вдруг, что за напасть? Прилёг рядом с притихшим пареньком, глаза прикрыл, расслабился. За себя страха нет, и Белый Дух тут ни сном, ни духом. В крови столько препаратов плещется, что неизвестно ещё, чего там больше – химии или крови. Можно без страха в самый очаг эпидемии идти, никакая зараза не прилипнет. Кстати, что за фраза странная в голову пришла: ни сном, ни духом? Бессмыслица какая-то. Похоже из тех, которыми Анри отдельно погордился, из пословиц, да поговорок. Объяснили бы, хоть, что это значит?
Капюшон на голову натянул, клубочком свернулся и совершенно неожиданно провалился в глубокий сон. Успел только заметить, что багровый диск местного светила запутался в ветвях деревьев, зацепился надёжно, однако старательно вниз продирается, закатиться норовит. А значит к месту сон пришёлся. Ко времени.
Тут же из сонного тумана выплыло лицо Лилы. Улыбается, пухлые губы приоткрыты, зубки белые выглядывают. И смотрит одобрительно, словно не она когда-то, а он ей прямо сейчас экзамен сдавал. И похоже, сдал. Ехидный голос Анри тут же: они, видишь ли, тоже люди… Они, видишь ли, лучшей жизни заслуживают…
– Дяденька!
Матвей очумело головой дёрнул, сквозь тенёта сна с трудом продрался, выдохнул хрипло.
– Чего орешь, парень? Ожил?
– Ага.
Голос у паренька оказался тонёхонький, слабенький. То ли от болезни, то ли по возрасту такой положен. Глаза, оказывается, большие: карие, глубокие, дна не видать. Оно и к лучшему, есть такое чувство. Ни к чему разглядывать, что там, на дне. Судя по всему – много чего. Матвей лицо ладонями потёр, глянул на мальчонку уже осмысленно.