Капкан для пилигрима
Шрифт:
Мальчонка помолчал пару минут, подумал, брови насупивши. Решил что-то для себя, отошёл в сторонку и на травку уселся. Из сумы добыл мятые листочки бумаги, огрызок карандаша и принялся старательно выводить одному ему понятные закорючки. Аж язык от усердия высунул. Матвей улыбнулся. Пускай малой своими делами занимается, а ему не грех уже у старосты о благодарности поинтересоваться.
– Ну что, мил человек? – обронил солидно, с достоинством. – Справились с бедой?
– Вот уж спасибо так спасибо! – горячо выпалил староста, руки к выпуклой груди
– Вы возле дороги пост круглосуточный организуйте, – взялся инструктировать Матвей и тут же голос затвердел, уверенностью налился. Преподавательский голос, поставленный.
– Пускай бдят и днём, и ночью, всех путников мимо деревни дальше отправляют. Возле дороги пару бочек с водой поставьте, да несколько корзин с сухарями. Чтобы уж точно незачем было людям к вам заходить. Ну, а там, глядишь и мор закончится. Не вечно же он длиться будет.
– Сделаем, – твёрдо заверил староста и Матвей, заглянув в его глаза, поверил. Этот сделает. Не зря людьми командует, заслужил такое право.
– Просьба у меня к тебе, – и старосту внимательным взглядом окатил. – Пацанёнка пристроить надо. Ни к чему дитё с собой таскать, сам понимаешь.
Староста смутился, плечами поник и взглядом завилял, как виноватая дворняга репейным хвостиком.
– Не принято у нас так, монах, – выдавил, наконец. – Своих сорванцов хватает, а чужого и пристроить не к кому. Обижать ведь будут, свои-то, да и наследство, опять же… И вообще.
– Прав был малой, – разочарованно протянул Матвей. – Действительно, не удастся от него избавиться.
– А ты оставайся, монах! – загорелся вдруг староста, полыхнул энтузиазмом не хуже костра. – Человек ты не только божий, но и решительный, знающий, опытный. Уж для такого-то спроворили бы жильё подходящее. А пацанёнок помощником тебе.
– Не моя это судьба – на месте сидеть, – решительно отрезал Матвей. – Мне Белым Духом указано в пути быть, слово его людям нести. А с пацанёнком… Ну, хоть приодеть-то его поприличнее выйдет? Если в деревне детей девать некуда, то одежонка-то лишняя должна найтись?
– Это найдём, – облегчённо выдохнул староста и широко улыбнулся. Не по себе было, да и понятно: не хочется неблагодарным выглядеть.
– И поесть вам в дорожку соберём, полную суму. Не сомневайся!
Матвей фыркнул насмешливо, но промолчал. Вот уж расщедрился, жучара! В эту суму только и поместится – взрослому мужику пару раз перекусить. Да и то не досыта, лишь бы не помереть. Впрочем, как монаху и положено.
Глава 3
– Ну что, Миха? – усмехнулся Матвей, – порадовали тебя обновки?
– Богато! – восхищённо выдохнул малец, серую кепку о колено залихватски шмякнул и с размаху нахлобучил на вихрастую макушку. Вялые кепкины края тут же навесились на оттопыренные уши, а из-под широкого козырька, озорно и довольно, блеснули нахальные пацанячьи глазёнки.
– Вот уж удружил так удружил, дядя Матвей! У меня
Деревенские жители, действительно, приодели пацана от души: сапожки чёрные, добротные; штаны и рубаха серые, крепкие; курточка с капюшоном и кепка. Понятное дело, куда порядочному сорванцу без кепки? Чистое позорище и никакой солидности.
– Вот и славно, – заключил Матвей и поддёрнул тяжёлую суму так, чтобы широкий, стёганый ремень ровнее на плечо лёг. Не давил чтобы, и одежду под собой не морщил, складками тело не терзал.
– Я как чуял, что монашья жизнь мне по сердцу придётся, – звонко сообщил малец, к Матвееву боку поближе пристроился и по дороге удобными сапожками засеменил. – Знай песни пой да жратву по сумкам трамбуй.
– Певец из тебя, – скептически хмыкнул Матвей.
– Зато пожрать – только меня позвать – с готовностью напомнил Миха.
– Да тебя и звать не надо. Не отгонишь ещё.
– Да ладно, – беспечно отмахнулся малец. – И вообще, я гляжу, прибедняются эти… деревняне. Деревенцы! Всё-то они бедные, несчастные да пропащие, а поглядишь, так рожи ни в какие ворота не лезут.
– Может, просто у них тут принято ворота узкие делать, – рассудил Матвей. – Чтобы жизнь сытнее казалась. Да и что это ты, брат, неблагодарный такой? Они нас накормили, напоили, спать уложили – всё честь по чести. Тебя вон приодели – любо-дорого поглядеть.
Паренёк презрительно сморщился.
– Кабы ты их от лютой смерти не спас – фиг бы мы чего дождались! Так бы и сказали из-за забора: а ступай-ка ты, мил человек, на… То есть с богом.
– Ну, с богом-то можно и на! – рассудил Матвей. – И вообще, ножонками перебирай почаще, философ-недоросток.
– Ты вон переросток – сильно помогло?
Деревенские поля быстро закончились, и дорога привычно юркнула в просветы меж деревьев, запетляла причудливо и часто. Матвею отродясь не доводилось раннее утро в лесу встречать, чисто теоретически только, а тут каждый день с этого начинается! На родной планете до ближайшего леса на атмосфернике часа три пилить над привычными, каменными джунглями. А тут наоборот – фиг до какого города быстро доберёшься. Пешком особенно. Служить раньше тоже всё больше приходилось в местах пыльных да каменистых. Там полудохлая, выжженная трава уже шикарными зарослями считалась, скотину разную туда на выпас гоняли. А тут…
Воздух, точно хрустальный бокал звенит – чистый, аж прозрачный. Словно специально чистили. Птицы поют самозабвенно, взахлёб, до жары всё сказать торопятся. На заказ такое не исполнишь, как ни старайся. От души всё, от сердца. Сами-то птахи невеликие, и не разглядеть, а сердца, похоже, большие. И души нараспашку.
Деревья в лесу высокие, стволы ровные, гладкие, один к одному. Точно специально с линейкой ходили, вымеряли. Шкура на них тонкая, нежная, светло-коричневая и блестит, словно намазали чем. Дорога под ногами твёрдая, а по пыльной, утрамбованной поверхности жёлтые блики зайчиками скачут. Красота!