Шрифт:
Август-месяц. Тучи комаров. Солнце по ночам касается кромки леса.
— Сядут сейчас.
— Откуда знаешь?
— Я там садился. Дважды.
Катерок и вправду сел на мель, фигурки замельтешили, кто-то полез в воду…
— Давно ты здесь?
— Второй год.
— Не скучно?
Он пожал плечами:
— А тебе?
— За пару недель не соскучишься.
— Время — субъективная категория.
Огромный пес бродит по кромке отлива, расшвыривает
— Как его зовут?
— Тимур.
— Почему?
— Потому что хромой. Злой, хромой из средней истории, — улыбается Артем.
— Ага, ты еще помнишь пионерскую классику.
— Я много чего помню. Вот, например: мужчина и женщина. Его несет в порог, она бегом продирается по берегу. Срывается вниз, в реку. Пытается удержаться за осклизлое бревно. Гнилая деревяха выскальзывает из рук, выскакивает на струю и застревает ниже по течению. Мужчина тормозит на этой деревяхе, женщина тонет в бочке… жизнь за жизнь.
Он рассказывает медленно, взгляд в упор — вызов зверя.
Мурашки по коже: это же мой прошлогодний сон. Тот самый, который положил начало моим североморским приключениям. Не было бы сна — ничего бы не было. Неодолимое влечение на страх — так наверно загипнотизированная птица лезет в пасть удаву… сами мы делаем свою реальность — или привлекаем ее своим сумасшествием, как запах свежей крови привлекает хищника?
Откуда Артем знает мои сны?
— …Время субъективно. А во сне — особенно.
Он полулежит на валуне: затылок на сцепленных ладонях, локти торчат в стороны, как крылья грифа.
Дедушка Фрейд был в корне не прав. Любовь и самоуничтожение — не антагонисты. Это два потока, которые, набрав силы, сливаются в один: имя ему — блаженство смерти… а что такое смерть?
Вот такая картинка сложилась тогда во сне. Что-то прорвалось наружу — то ли магма подсознания, то ли зов предков, пивших кровь убитых зверей… Ушли обычные земные заботы, нежные теплые отношения. Самым вожделенным чувством стал страх.
…Это даже не любовь. Адское зеркало, в которое боишься заглянуть, потому что увидишь в нем больше чем лицо, больше чем тело, больше чем одежду — увидишь себя… а может, это и есть любовь — когда боишься увидеть в другом себя, боишься — но не можешь не заглянуть?
Где-то крикнула чайка. Где-то плеснула нерпа. И опять тишина, только тоненький комариный комуз.
— Артем.
— Да?
— Хм… это мы с тобой были там, в пороге?
Смеется:
— Нет.
— А кто?
…Люди в заливе сняли, наконец, катерок с мели. Пытаются завести мотор. Не выходит.
— В детстве тетка рассказывала, как чуть не погибла моя мать. Давно, за несколько лет до моего рождения… С тех пор я регулярно видел кошмарные сны с таким сюжетом. В детстве, в
— Какое жуткое совпадение.
— Совпадение? Я бы тоже так думал. Если бы не шаманил перед этим. Возвращаясь из нижнего мира нельзя быть до конца уверенным, в какой из своих снов ты возвращаешься. Я случайно оказался в нынешнем сне. Меня здесь не было. Меня здесь не должно было быть.
Костерок из плавника — плохая защита от комаров, а ветра сегодня нет совсем. В лесу еще хуже: пока собираешь чернику, смолить нужно постоянно, иначе лицу совсем хана.
— Где Тимур лапу потерял?
— Сам отгрыз. Из капкана освободиться хотел. Так часто бывает.
— Это тебе в деревне сказали?
— Нет, он нездешний, из леса прибежал.
— Тогда откуда ты знаешь про капкан?
— Мало ли, откуда я чего знаю, — усмехается он. И опять морозец по коже…
Страх — основа всему. Из страха рождается страсть — любовь, ненависть, любопытство… но из страха рождается также слабость — серенький мир, заточенный в четыре стены, опечатанный городом мир, постепенно сходящийся в материальную точку. Наступает момент, когда необходимо выбирать между этими двумя страхами… глупости, ничего мы не выбираем. Все уже выбрано. Ты — то, что ты есть, даже если твоя сила обращена против тебя.
— Тимур тоже из нижнего мира пришел. Вообще-то у него другое имя, но его нельзя вслух.
— Артем.
— Да?
— Кто был с твоей матерью там, в пороге?
Смеется.
— Любимый человек.
— Ты его знаешь?
…Смотрит в упор, раскачиваясь как удав. Раскуривает что-то. Усевшийся рядом Тимур начинает выть, надсадно, по-волчьи.
— Держи.
Самокрутка в руке шамана как чаша с ядом, как шнурок для приговоренного, как пропасть, в которую нужно прыгнуть. Может, это тоже сон? Нет не сон… Рациональное берет верх — так бывает, когда повязка на глазах должна остановить накатывающий ужас. Это всего лишь какая-то наркота. Причем здесь фатум?
Затягиваюсь. Дрожащая пленка воздуха уплотняется, превращаясь в зеркало. Откуда-то слышен комуз… в зеркале мечутся тени, в зеркале мужчина захлебывается в потоке, в зеркале женщина бежит по берегу… В зеркале — Артем… но это же не его, это мое собственное лицо — и оно смеется!
Капкан. Моя кисть погружается в зеркало. Совсем чуть-чуть, одно движение микромышц — капкан оказывается на пути женщины. Женщина — мать Артема — остается на берегу, остается жива, чтобы через пять лет подарить жизнь сыну. Мужчина, мой отец, тонет — за пять лет до моего рождения.