Уайтбол

РЕЗУЛЬТАТЫ ПОИСКА:

Пламя вытянулось, из кучки рыжего тряпья превратилось в бурную реку, текущую вверх. Неважно, что огонь и вода — вещи непохожие и несовместимые. В конце концов, это мы выстраиваем реальность и даем ей имена.

И самих себя выстраиваем тоже мы. Если ты рвешься на части между безденежьем и неудовлетворенным тщеславием — значит, таков твой выбор. Если зажрался и гниешь при жизни — тоже твой выбор. Каждый сидит в клетке, которую сам себе любовно выстроил. Если решетки не видать — значит, клетка просторна, или ее обитатель близорук… Не говорите мне о свободе. Свободы не существует.

Не знаю, во что выродилась бы моя жизнь, если б вещи время от времени не сходили с ума. Очень просто: смотришь на пламя или на воду, на шевелящуюся крону дерева или на снег — все это течет вверх, и все это — реки. Они бегут — ты стоишь на месте, единственная неподвижная вещь во Вселенной. Чувства обостряются до предела. Потом — за предел. Невидимое становится видимым, неслышное — слышным, неразличимое — различимым. Всплывают откуда-то — невесть откуда — чужие, не твои мысли. А тебя нет. И не надо.

В стране, как водится, махровой нежитью процветает наркоторговля, но мне вся эта химия ни к чему. Нужное растет прямо под ногами — если знаешь, что собирать. Я знаю.

…В реке оранжевой, бегущей вверх, трепыхается что-то. Темное, плывет против течения. Живое, похоже на птицу. Или на рыбу.

Существо горит. Существо — или дух, из тех, которые невидимы обычным глазом?.. Может, настоящая птица свалилась в костер? Надо ведь что-то делать… наверно.

Однако ясно: ничего не сделаю. Это в том, игрушечном мире я сижу у костра. Здесь река далеко, жизни

У горящей птицы человеческие глаза…

Ком подкатил к горлу, я отшатнулся. Показалось, что отшатнулся. На самом деле, должно быть, упал на угли: правая половина морды разболелась со страшной силой. Но я это позже заметил, когда уже болтался на берегу. Как туда попал — не помню. Вообще ни фига не помню. Слава богу, глаза не сжег. Про горелую бороду можно сочинить Шурику что-нибудь убедительное, хотя он и не поверит.

Догадывается Шурик про вертикальные реки или нет? Хрен его знает. Я не рассказываю, потому как запилит. Шурик не пьет даже водку, принципиально. А когда остается один, слушает ненавистную мне классическую музыку, которую из сети накачал. Бывший уголовник, сын слесаря и продавщицы, слушает классическую музыку. Все смешалось в нынешнем мире, спасибо сети.

Как я оказался у обычной реки, которая из воды состоит и течет горизонтально, как разделся и залез в воду — фиг меня знает. Помню себя на берегу. Трясет с такой силой, что невозможно ногой в штанину попасть.

Пока бродил, огонь погас. А может, я сам его погасил, перед тем, как уйти. На пепелище — обгорелые остатки куртки, которую вешал над костром сушить. Да хер бы с ней. Все сегодня через задницу. Заболел Шурик. Пропала связь. Нелегкая понесла меня в маршрут — занесла в грозу. В результате сгорели куртка и борода, голова тяжелая, в душе неприятный осадок. Птица эта еще, которая рыба, с глазами, мать ее…

Бывает — все летит к чертям собачьим, а потом что-то происходит, иногда — судьбоносное. Но в моей жизни давно уже ничего не происходит. Судьбоносного, по крайней мере. Кажется, никогда и не было другого, только лес и дом.

…А раньше — это не со мной. Столица, универ, увлечение Чужими, отчаянная попытка попасть на Ганимед. Не до претензий — согласился бы на лаборантскую должность, на что еще рассчитывать сопливому выпускнику. На лаборантскую, откровенно говоря, тоже можно было не рассчитывать: экспедиции Ганимеда ведущие специалисты мира спят и видят. Но сопливого выпускника все-таки зачислили в исследовательскую группу. Догадываюсь, благодаря кому. Ненавистный старый козел, проф с кафедры теоретической физики, словечко замолвил. Только его словечка могло хватить, чтобы меня туда взяли.

Не судьба была тому парню лететь к Чужим. Тот парень попал вместо экспедиции в аварию. Попал, короче. В банальное ДТП. Результат — амнезия. Университетский курс — лишь часть того, что не удалось восстановить.

Вот. Только все это не про меня.

Дом с небольшим энергоблоком, огородом и маленькой баней, притулившейся у забора — полевая база экологической станции, а если человеческим языком — лесничье жилище. Так было всегда. Остальное — морок. Забыли.

— Что у тебя с мордой, шеф? — поинтересовался Шурик вместо приветствия.

— Пожар гасил.

— Какой пожар?

— Лесной.

Хреновая такая отмазка. Но Шурка углубляться в тему не стал:

— Все у тебя не как у людей. В грозу положено мокнуть, а ты горишь.

— Как твое пузо?

— Порядок. Разве не заметно?

— Да ты — что больной, что здоровый, все едино болотного цвета.

— Нормально, Миха. Говорю ж — не инфекция. Откуда у нас тут инфекция? Вот травануться — запросто. С твоими кулинарными экспериментами.

— Я тебе в глотку не заталкивал. Не хочешь экспериментов — жри сублиматы одни.