Капкан из серебра с эмалью
Шрифт:
Труженица подземки погибла три года назад. Стас, увеличивая на компьютере снимки с места этого преступления, скрупулезно отработал фотографии полочек с косметикой и не нашел на них «Митсуко». Букет вообще сфотографировали отвратительно: определить, присутствовали ли там васильки и злаковые, не получилось.
А вот с погибшей железнодорожницей майору повезло. (Если можно так сказать, учитывая, что убийцу за два года не нашли, но появилась хоть какая-то ниточка.) Букет роз диаметром с колесо велосипеда дополняло пятно лазоревого цвета.
Стас быстро созвонился со
– Не помню. Столько времени прошло. Да и вообще, Станислав Петрович, я в запахах как-то не силен. Для меня, что «Шипр», что чертова «Шанель»… Поговори-ка ты с медэкспертом, с Танюшей Ильиной. У нее память – записная книжка МВД.
Уже на следующий день майор был в судебномедицинском морге. Через раскрытую дверь кабинета наблюдал, как Татьяна уже пять минут ругается по телефону с неким бестолковым лаборантом.
С Ильиной Гущину однажды доводилось поработать. Стройную пепельную блондинку большинство его коллег-мужчин признавали раскрасавицей, но Гущин ничего не мог с собой поделать: она ему напоминала – мышь. Деятельную и кропотливую. Возможно, это было связано с невеликим ростом прозекторской красавицы, но, скорее всего, сыграл момент впечатления от первой встречи. Тогда Татьяна бросала курить и беспрестанно что-то пережевывала. То мятную жвачку, то ириску, отчего острый кончик ее носа находился в некотором движении, и Гущину казалось: мышь принюхивается.
Что в данном и конкретном случае послужило делу. На вопрос, не запомнила ли Таня запаха духов в квартире убиенной проводницы, последовал уверенный ответ:
– Да, от этой… как ее… Лялькиной пахло «Митсуко».
– Точно? – оживился следователь.
Мышь высокомерно посмотрела на Стаса.
– Самая долгая память – обонятельная, Станислав Петрович. И потом, эти духи любили мои мама и бабушка.
– Похоже, – пробормотал майор, – все наши бабушки и мамы любили этот аромат.
– И еще Булгакова, – улыбнулась Таня. – Вы знаете, что в переводе с японского «Митсуко» означает «тайна»?
– Нет, – признался Гущин и проникся к эксперту жгучим уважением. В расследовании серии убийств включение такого понятия, как тайна, может стать немаловажным. – Таня, а если я вас попрошу взглянуть на тело, доставленное в морг позавчера? Мне будет интересно ваше мнение.
– Не вопрос. – Дюже знающая «мышь» достала из кармана латексные перчатки.
Вечером того же дня Стас был на докладе у Коростылева. Отлично зная, что подполковник не выносит бездоказательного словоблудия, подсовывал ему бумажки и фотографии, подкрепляя умозаключения запротоколированными данными.
– Убийство проводницы Лялькиной, мне кажется, мы можем тоже включить в серию. Вот, посмотри, – наедине Стас обращался к начальнику на «ты», – этот снимок Лялькина сделала на телефон буквально за час-полтора до смерти. Судя по кафельному полу, фотографировала браслет в совмещенном санузле квартиры
Подполковник взял снимок, хмуро поглядел на изображение женского запястья, украшенного серебряным браслетом с эмалью и аметистами. Украшение, похоже, старинное, раритетное, в виде виноградной грозди из фиолетово-лиловых камней, окруженных зелеными листочками эмали.
– Отправленную подруге фотографию сопровождала подпись: «Смотри, что он мне подарил!» От подруги пришел ответ: «Можешь считать, мы все от зависти подохли».
Коростылев со вздохом отложил снимок.
– Это все лирика, что по делу, Стас?
– Вот. – Гущин многозначительно поднял вверх указательный палец. – Теперь смотри сюда. – Майор подсунул подполковнику наисвежайший снимок с убийства старшего лейтенанта МЧС: тоже женское запястье, без браслета, но зато с царапиной. – В ранке на руке Норкиной найдены следы серебра. Старинного, прошедшего чистку определенными химикатами.
Стас рассказал подполковнику, что помимо способа убийства, духов, формы и букета трех потерпевших связывает еще и личность вероятного преступника. С каждой из них некий состоятельный привлекательный мужчина знакомился за два-три месяца до убийства, но ни одна из подруг его не видела. Поскольку кавалер категорически просил любовниц хранить их встречи в тайне.
– Мол, он «женат на деньгах», находится на стадии развода. И если только его благоверная узнает, что муж ей изменял, – прости-прощай мильены. Наживка, как ты понимаешь, бросалась крепкая. Пару месяцев держать рот на замке в состоянии любая девушка, ей олигарх пообещал жениться. Кое-что, судя по фотографии и подписи Лялькиной, конечно ж, протекало. Но не настолько, чтоб у нас имелось хотя бы примерное описание преступника. Его никто в глаза не видел.
Коростылев, нагнувшись над столом, задумчиво пошлепал по нему ладонями.
– Так, – подытожил он размышления последним громким шлепком и распрямился. – Что же у нас имеется в наличии? Голышки с асфиксией, букет, духи, форма, таинственный красавец…
Шеф запнулся, и Гущин произвел решительную вставку:
– Браслет. Уже достаточно для серии. Сегодня, кстати, я узнал, что в переводе с японского духи называются «Тайна», а аметист несет в себе значение «покорность». Все девушки проявляли покорность в соблюдении тайны, понимаешь? Создается впечатление, кто-то затеял с нами игру.
– Может быть, Фермер? – невесело хмыкнул подполковник. – Рожь, васильки…
– Пусть будет Фермер, – легко согласился Гущин. – Хотя, на мой взгляд, тут больше подошел бы Коллекционер.
– Почему это?
– У меня есть сведения о еще одном похожем убийстве: девушка, носившая форму, – работница метрополитена, – задушена в ванной, но сексуальной близости не было, а в комнате большой букет из роз. С фотографиями мне не повезло – василек я не разглядел, да и духов, увы, тоже. Но главное не это: девушка была, мягко выражаясь, несимпатичной. Коротконогая, с тяжелым задом, крупным носом… Ее могли убить только, так сказать, для коллекции.