Капкан из серебра с эмалью
Шрифт:
Посеревшие губы Ивановой задвигались. Не отводя расширившихся глаз от майора, она забормотала:
– Ты не районный, а городской… Приехал – значит, вызвали. Зотова что… в серию попала?!
Да, Светочка была коллегой и умела делать правильные выводы. Гущин подергал себя за мочку уха и невразумительно кивнул:
– Похоже на то.
– Похоже?! – разъярилась Иванова и вскочила с лавочки. – И сколько этот браслет по похожим убоям гуляет?!
«Навскидку года три», – подумал Гущин, но говорить о том не стал. Лицо Светланы нависло над майором.
– Или ты скажешь, что браслет этот тоже… похожий?! Штамповка? –
Гущин мог бы проблеять нечто-то вроде: «Мы ничего не знаем о преступнике, а в наше время „информация для внутреннего пользования“ таковой надолго не остается». Но, взяв по гамбургскому счету, промолчал. Крыть – нечем. Обвинение Светланы справедливо до последней буквы.
Пока он раздумывал над тем, что бы такое сказать потрясенной коллеге, Светлана вдруг сама сменила тему. Громко чмокнув, разомкнула челюсти и пробормотала:
– Браслет сейчас у Мыльниковой… А я до нее все утро дозвониться не могу… Надо звонить на ресепшен отеля! – Старлей решительно выхватила из кармана телефон и тут же взвыла: – Я ж номера «Эллады» не знаю! Станислав Петрович, пойдемте в «адрес», фотография визитки есть в телефоне Зотовой! Она ее сфотографировала, когда в кармане Ильи нашла!
Не дожидаясь Гущина, Светлана понеслась к большому сталинскому дому. Стас заторопился следом, попутно размышляя на ходу: «Зотову убили три дня назад. Причем, вероятно, после лютого допроса. Если Фермер сразу же отправился в аэропорт, то в Сочи прилетел давным-давно. Мог успеть расправиться и с Мыльниковой, а теперь…» Додумать майор не успел, так как в кармане запиликал мобильный телефон. Гущин выдернул его наружу, увидел на дисплее имя шефа и, активировав смартфон, разозленно рявкнул:
– Здравия желаю!
– Ты где? – спросил Коростылев.
– Я – тут.
– Я тоже.
Вывернув из-за угла, Стас увидел у подъезда Зотовой автомобиль начальника. Анатолий Николаевич выбирался из салона, пристраивая фуражку на лысоватую лобастую голову. Мимо него пробежала девушка в форме старшего лейтенанта юстиции, но почему-то позабыла откозырять старшему по званию, пронеслась мимо, как ведьма на метле.
– Это кто? – глядя в спину Светланы, спросил Коростылев подошедшего майора.
– Подруга и свидетельница, Света Иванова. Она сегодня Зотову нашла.
– Понятно. – Анатолий Николаевич исподлобья поглядел на Стаса, и тот отметил, что начальник плохо выглядит. Если добавить в стиль литературности: на Николаевиче не было лица. Оно куда-то делось, уступив всю площадь физиономии выражению нашкодившего старикашки. – Похоже, влипли мы с тобой, Стас, – сказал Коростылев, – Точнее говоря, я влип.
Гущин догадался, что подполковник имеет в виду. Начальник вспоминал тот разговор, когда он запретил майору оповещать общественность о появлении серийного убийцы, охотившегося за девушками в форме. Но пенять на то майор не стал: судя по тому, что шеф за несколько часов постарел на несколько лет, корить его было уже поздно, да и опасно. Один инфаркт у шефа уже был. И пахло от него нехорошо, перед приездом начальник выпил неких капель с запахом валерианы.
– Что тут? – сумрачно спросил Коростылев.
– Все то же, – невнимательно ответил Стас. Его не отпускала какая-то мысль, недооформившаяся, очень важная. –
Резко подхватившись с места, Гущин забежал в подъезд, взлетел по лестнице и, оттолкнув с порога мужчину с кожаной папкой под мышкой, пронесся по прихожей до гостиной, где увидел Вахмистрова с телефоном.
– Отставить! – гаркнул. – Не звонить!
Проходя под аркой металлоискателя в аэропорту, Стас думал: датчик должен зазвенеть. Поскольку в голове майора Гущина сидят четыре пули. Две крупнокалиберные, выпущенные в затылок взглядом матушки Маргариты Павловны. И две помельче, от жены Янины. В четверг у тещи Станислава день рождения, все Гущины приглашены в ресторан. Подарок приготовлен, платья куплены, мама зарезервировала на полдень четверга кресло в парикмахерском салоне… Это будет ее первый, исключительно семейный выход в свет вместе с новыми родственниками!
Но, вероятно, он пройдет без сына.
А мама так готовилась. Мама так гордится: в прошлом году сын взял в жены дочку депутата Госдумы Евгении Львовой.
Причем к случаю надо отметить: сама мадам депутат отнесется к отсутствию зятя с пониманием. Стасу повезло не только со второй женой, но и с ее родней.
И потому, собирая дома дорожную сумку, Стас чувствовал себя неловко. Обещать: «Я обязательно вернусь к четвергу» – совершенно бесполезно. Гущин сказал: «Я постараюсь». И почему-то соврал, что улетает в Сыктывкар. Наверное, хотел, чтоб пожалели: Коми все же не курорт, не Сочи.
Янина положила в сумку теплые носки и дождевик. Стас незаметно подсунул под шерстяные носки купальные плавки. Маргарита Павловна вручила сыну убойной силы репеллент и малость поворчала.
Когда-то Стас отчаянно желал, чтобы у матушки наладился контакт с его первой женой Мариной, сейчас подумывал о том, что она несколько перегибает, опекая его нынешнюю семью.
Мама так тряслась над обретенным счастьем сына, что в ней откуда-то взялась манера, которой раньше не было: мамуля стала пенять сыну на неурочные служебные звонки и вызовы: «Смотри, сбежит Янина от такого мужа! Тебя же вечно дома нет!» Порой, как ей казалось, ненавязчиво, намекала: «В молодости я любила милые сюрпризы, твой папа часто приходил с работы с букетиками цветов…»
Вранье. Во времена молодости мамы и папы в киосках продавались в основном всесезонные гвоздики, а мамуля их по сию пору терпеть не может. Если не считать обязательных букетов к праздникам, в качестве настоящего сюрприза Стас мог припомнить только сногсшибательный букет сирени, ради которого папа ободрал чей-то палисадник возле деревенской дачи приятеля.
Короче, за свои нервы Стас не переживал, но беспокоился, что манерой морщить нос заразится и его жена. Пока Янина совершенно трезво воспринимает случавшееся отсутствие мужа по выходным, но, если дело так пойдет – лиха беда начало. Гущин собирался поговорить с мамой, объяснить ей, что она действует во вред, заставляет Яну чувствовать себя покинутой, заброшенной… Он несколько недель готовился к непростому разговору и подбирал щадящую аргументацию. Янина как-то догадалась о нарастающем недовольстве супруга и однажды ночью, поглаживая его по груди невесомо нежными пальчиками, шепнула: «Не сердись на маму, милый. Она хочет нам только хорошего. – Удивленный Гущин приподнял голову с подушки, встретился взглядом с женой. – Маргарита Павловна боится, что у нас что-то пойдет в разлад. Защищает, как умеет, старается, не обижай ее, пожалуйста».