Капкан
Шрифт:
Нет, мать я, конечно, любила. Но если честно, то она никогда не была для меня по-настоящему близким человеком. Таким человеком была для меня бабушка. И еще Ольга. Ну, и Пашка теперь, конечно.
Одно я знала точно – маму ни в коем случае нельзя посвящать в наши дела. Нет, я, конечно, не думала, что она побежит заявлять в милицию о Пашкином местонахождении, но крови попортит много и мне, и Пашке, и Ольге.
Поэтому я еще в машине разработала план, по которому Пашка будет представлен мамочке, если она вдруг нагрянет,
Мама часто ругала Ольгу за неприспособленность к жизни и неумение пользоваться своими знаниями в целях повышения материального уровня. Вот пусть и порадуется за дочку. А живет Паша у нее, потому что сеанс должен быть непрерывным, и специалист, то есть Ольга, всегда должен быть рядом. Мамаша все равно в психологии ничего не понимает, равно как и я, поэтому поверит.
Ольга мой план приняла, а Пашку, ввиду того, что он нуждался в нашей помощи, вообще никто не спрашивал. Нам лучше знать, как вести себя в сложившейся ситуации.
– Поля, а как ты собираешься все это расследовать? – спросила Ольга.
– Пока не скажу, – ответила я. На самом деле я еще и сама не знала, как буду действовать. Хорошо бы переговорить с Шипом и компанией, но где я их достану?
– Я знаю точно только одно, – твердо заявила я. – Павла можно спасти, только найдя настоящего убийцу!
– Но ведь, как я поняла, он уже как бы найден? Ну, это же тот самый, как его… Кличка такая, цветок напоминает… – вспоминала Ольга.
– Шип? – спросила я.
– Ну, да, Шип, – обрадовалась Ольга.
– А при чем здесь цветок?
– Ну как же! – подивилась Ольга моей непонятливости. – Ведь шипы бывают у розы!
Тут настал черед дивиться мне. Надо же, какие разные ассоциации у разных людей может вызывать одно и то же слово! У меня, например, прозвище «Шип» ассоциировалось с какой-то занозой. А у романтичной Ольги, выходит, с розой! Ничего себе!
Я не стала высказывать свое мнение на этот счет, распрощалась с Ольгой, пообещав, что буду приезжать каждый день, поцеловала тихо сидящего в кресле Пашку и пошла к двери. Когда я открывала ее, сердце мое защемило, но я приказала себе собраться и думать только о спасении любимого.
Весенний воздух уже не радовал меня так, как вечером, когда я ждала свидания с Пашкой. И весь мир вдруг показался мне серым, грубым и злым. Я знала, что такое настроение продлится недолго, но все равно на душе было очень неприятно.
Я подъехала к своему дому только через сорок минут после выхода от Ольги, так как вела машину медленно. Дома я разделась, позвонила Ольге и спросила, как дела. Услышав, что все нормально, я успокоилась, заглушив начавшую пробуждаться тоску, умылась и легла спать.
Но сон не шел. Мне представлялся Пашка, то закованный в кандалы, то вкалывающий на каторге, то стоящий перед виселицей. В общем, всякая чушь лезла в голову.
После этого я опять легла в постель, но только почувствовала, как руки и ноги стали наливаться тяжестью, а мозг вот-вот готов был отключиться, раздался звонок в дверь. Он прозвучал, как выстрел для моего разыгравшегося воображения. Неохотно выбравшись из постели, я подошла к двери и поинтересовалась, кто это пытается меня потревожить в столь поздний час?
– Откройте, милиция! – раздался за дверью скрипучий голос.
Ага, Шип наконец-то вспомнил обо мне. Нашел время!
– А в чем, собственно, дело? – спросила я так, как наверное спросила бы Ольга. – Что вам нужно здесь среди ночи? Я милицию не вызывала! – теперь это уже был и мой стиль, и моя лексика! Может быть, не стоило реагировать столь бурно, но меня возмутило, что милиция решила навестить меня как раз в тот момент, когда я почти заснула.
– Вы Полина Андреевна Снегирева? – спросили за дверью. У меня мелькнула мысль сказать, что нет, я Маргарита Павловна Воробьева, но решила не играть с огнем.
– Да, это я. А что все-таки произошло?
– Полина Андреевна, вы, пожалуйста, все же откройте. У нас к вам есть несколько вопросов.
– А санкция у вас есть?
– Есть, – проскрипел человек за дверью.
Поняв, что ничего хорошего своим упрямством не добьешься, я открыла дверь. В квартиру сразу же вломились три человека. Старший из них, с капитанскими погонами, сразу же прошел в комнату, заглянул в шкаф и под диван, а остальные проверили ванную, туалет и кухню.
– Что вы ищете, позвольте узнать? Может быть, я смогу вам помочь? – продемонстрировала я горячее желание сотрудничать с милицией.
– Мы разыскиваем Павла Глазунова, находящегося в бегах. Вы что-нибудь знаете о том, где он находится? – спросил капитан. Это он, оказывается, был обладателем скрипучего голоса.
– Нет, – сказала я как можно убедительнее. – Одно могу сказать точно: у меня его нет! Я сама его ищу весь день. Уж не знаю, что и думать! – Я даже всхлипнула, произнося эти слова. Пресловутую газету с рассказом о Пашкином преступлении я предусмотрительно сожгла в туалете задолго до приезда милиции.
– Скажите, Полина Андреевна, а когда вы видели Глазунова в последний раз?
– Да вчера вечером, – утерла я слезы. – Вернее, теперь уже позавчера.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно уверена! – совершенно честно ответила я.
– А что вы скажете на то, что у нас есть свидетели, утверждающие, что Глазунов в тот вечер был вместе с ними?
– Что я могу сказать? Значит, ваши свидетели липовые!
Я опять разговаривала грубовато. Но я раньше никогда не имела дела с милицией – Бог миловал! – и не знала, как следует вести себя в такой ситуации.