Капли крови (Навьи чары)
Шрифт:
О доме шла дурная молва, еще с того времени, когда он принадлежал прежнему владельцу, Матову, родственнику сестер Рамеевых. Говорили, что дом населен привидениями и выходцами из могил. Была тропинка у дома с северной стороны усадьбы, которая вела через лес на Крутицкое кладбище. В городе дорожку эту называли Навъею тропою, и по ней боялись ходить даже и днем. О ней складывались легенды. Местная интеллигенция старалась их разрушить, но тщетно. Самую усадьбу иногда называли Навьим двором. Иные рассказывали, что своими глазами видели на воротах загадочную надпись: "Вошли
Все злые слухи и отговаривания не помешали Георгию Сергеевичу Триродову купить дом. Он переделал дом, а потом и поселился здесь после того, как его сравнительно недолгая учебная служба была грубо прервана.
Долго перестраивали и переделывали дом. Из-за высоких стен не видно было, что там делалось. Это возбуждало любопытство горожан, и злые толки. Работники были нездешние, привезенные откуда-то издалека. Они не понимали нашей речи, редко показывались на улицах, имели угрюмый вид, были смуглы и малорослы.
– Злые, черные, - говорили в городе, - ножики с собой носят, а в Навьем дворе подземные ходы роют. Сам бритый, как немец, и землекопов изчужа выписал.
– Эта учительница, рыженькая, Надежда Вещезерова, мне понравилась, сказал Елена.
Она вопросительно посмотрела на сестру.
– Да, она очень искренняя, - ответила Елисавета.
– Хорошая девочка.
– Они все милые, - более уверенно сказала Елена.
– Да, - нерешительно сказала Елисавета.
– А вот другая, та, которая от нас убежала, в ней есть что-то непрямое. Точно легкий налет лицемерия.
– Почему?
– спросила Елена.
– Так, чувствуется. Слишком любезно улыбается. Слишком ласково. По всему видно, что флегматична, а старается быть очень живою. И словечки порою проскальзывают, такие, преувеличенные.
За каменною стеною в саду было тихо. В этот час Кирша был свободен. Но он не мог играть,- не игралось.
Маленький Кирша, сын Триродова от его недавно умершей жены, был смуглый и худенький. У него было слишком подвижное лицо, и беспокойные черные глаза. Одет он был, как мальчик в лесу. Он был сегодня неспокоен. Почему-то ему было жутко. Он чувствовал себя так, словно кто-то невидимый его тянет, зовет неслышным шепотом, чего-то требует, - чего? И кто это к их дому подходит? Зачем? Друг или враг? Кто-то чужой, - но странно близкий.
В ту минуту, когда сестры вышли от детей в лесу, Кирша был особенно взволнован. Он увидел в дальнем углу сада мальчика в белой одежде, и побежал к нему. Они тихо и долго говорили. Потом Кирша пошел к отцу.
Георгий Сергеевич Триродов был дома один. Лежа на диване, он читал роман Уайльда.
Триродову было лет сорок. Он был тонок и строен. Коротко остриженные волосы, бритое лицо, - это его очень молодило. Только поближе присмотрясь, могли заметить много седых волос, морщины на лице около глаз, на лбу. Лицо у него было бледное. Широкий лоб казался очень большим, - эффект узкого подбородка, худых щек и лысины.
Комната, где читал Триродов, его кабинет, была большая, светлая и простая, с белым, некрашеным зеркально-ровным полом. Стены были заставлены открытыми книжными шкапами. В стене против окон между шкапами оставалось узкое, человеку стать, место. Казалось почему-то, что там есть дверь, скрытая под обоями. Посередине комнаты стоял стол, очень большой. На нем лежали книги, бумаги, и еще несколько странных предметов, - шестигранные призмы из неизвестного материала, тяжелые, плотные, темно-красного цвета, с багровыми, синими, серыми и черными пятнами и прожилками.
Кирша стукнул в дверь, и вошел, - тихий, маленький, взволнованный. Триродов глянул на него тревожно. Кирша сказал:
– Две барышни там, в лесу. Такие любопытные. По нашей колонии ходили. Теперь им хочется сюда попасть. Походить, посмотреть.
Триродов опустил на страницу романа бледно-зеленую ленту с легко-намеченным узором, положил за руку, притянул к себе, внимательно посмотрел на него, слегка щурясь, и тихо сказал:
– - Опять тихих мальчиков выспрашивал.
Кирша покраснел, но стоял прямо и спокойно. Триродов продолжал упрекать:
– Сколько раз я говорил тебе, что это нехорошо! И для тебя худо, и для них.
– Им все равно, - тихо сказал Кирша.
– - Почем ты знаешь?
– сказал Триродов.
Кирша дернул плечом, и сказал упрямо:
– Зачем же они здесь? На что они нам?
Триродов отвернулся, встал порывисто, подошел к окну, и мрачно смотрел в сад. Словно что-то взвешивалось в его сознании, все еще не решенное. Кирша тихонько подошел к нему, так тихо ступая по белому, теплому полу загорелыми, стройными ногами с широкими стопами, высоким подъемом и длинными, красиво и свободно развернутыми пальцами. Он тронул отца за плечо, - тихо положил на его плечо загорелую руку, - и тихо сказал:
– Ты же ведь знаешь, мой миленький, что я это делаю редко, когда уже очень надо. А сегодня очень я беспокоился. Уж я так и знал, что будет что-то.
– Что будет?
– спросил отец.
– Да уж я чувствую, - сказал Кирша просящим голосом, - что надо тебе пустить их к нам. Любопытных-то этих барышень.
Триродов посмотрел на сына очень внимательно, и улыбнулся. Кирша, не улыбаясь, говорил:
– Старшая хорошая. Чем-то похожа на маму. Да и другая тоже ничего, милая.
– Зачем же они ходят?
– опять спросил Триродов.
– Подождали бы, пока их старшие сюда приведут.
Кирша улыбнулся, потом вздохнул легконько, и сказал раздумчиво, пожимая плечиками:
– - Женщины все любопытны. Что ты с ними поделаешь!
Улыбаясь не то радостно, не то жестоко, спросил Триродов:
– А мама к нам не придет?
– Ах, пусть бы пришла, хоть на минуточку!
– воскликнул Кирша.
– Что же нам делать с этими девицами?
– спросил Триродов.
– Пригласи их, покажи им дом, - сказал Кирша.
– И тихих детей?
– тихо спросил Триродов.