Капля чужой вины
Шрифт:
Утром два грузчика вносили в цех фляги, переворачивали их в котел и ставили кверху донышком «доиться». С каждой фляги в заранее приготовленные емкости набегало по литру сгущенного молока. По обычаю, литр забирала технолог Татьяна, пол-литра доставалось дежурной варщице, еще пол-литра – мужикам: слесарям, электрикам и грузчикам. После разлива шербета по формочкам в котле оставалось граммов двести жидкого шербета. Им распоряжалась женщина, которая мыла котел.
Из готовой продукции мужики имели право забрать четыре брикета, варщица – один. Татьяна и руководство завода готовый шербет
Единственным исключением был обычай утреннего опохмела, в котором принять участие мог любой работник, но этим правом никто не злоупотреблял. «Опохмел» происходил с соблюдением строгих правил, нарушение которых считалось вызовом обществу, высшей степенью хамства.
Для производства сувенирных пряников каждое утро две дюжие тети получали на складе двадцать литров вина в тридцатилитровом алюминиевом баке с ручками. Не останавливаясь, они проносили бак через весь цех, к столам, где готовые коржи смачивались вином и передавались на другой этаж – для наполнения начинкой и покрытия глазурью.
Пока женщины несли бак, любой страждущий мог подойти сзади и зачерпнуть кружку. Если желающий опохмелиться промахивался и вместо целой кружки подцеплял только жалкие капли, это были его проблемы. Второй раз подходить к баку или преграждать тетям путь было строго запрещено.
Вообще-то вина на заводе было вдоволь, но иногда с вечера мужики все выпивали и до обеда, до нового обмена с рабочими винзавода, опохмелиться было нечем. Кто не мог ждать, шел в пряничный цех, подцеплял кружечку, тут же выпивал, закусывал вчерашним пряником и шел работать.
Еще один строгий обычай касался готовой продукции. Никто не запрещал взять булку хлеба или майскую булочку и съесть ее в подсобном помещении, запивая горячим чаем. Но взять булочку можно было только с транспортерной ленты, пока она не попала на склад готовой продукции. С лотков брать хлеб категорически запрещалось. Хочешь булочку – хватай ее, пока она горячая едет по цеху. Как только лента вышла в склад, к булочке прикасаться не смей! Она уже перешла в ведение экспедиторов и занесена в отчет о выполнении задания по выпуску хлебопродуктов.
Как-то я поинтересовался у Татьяны, почему оставшееся во флягах сгущенное молоко нигде не учитывается. Она удивилась такому вопросу и пояснила, что по правилам техники безопасности пустую флягу над котлом держать нельзя. Как только основная масса сгущенки перелита в котел, флягу надо помыть и подготовить к сдаче на склад.
– Таковы особенности производства шербета, – улыбнулась технолог.
– Нет, это особенности нашей экономики, – не согласился я. – Там – желтки в технологическую цепочку не вписываются, тут – сгущенка на стенках фляги остается. Любой капиталист при таком подходе к делу давно бы уже в трубу вылетел.
Татьяна улыбнулась и вечером подарила мне литр сгущенного молока, чтобы я наглядно убедился в преимуществах социалистического хозяйствования. Аргумент был убедительным, просто неоспоримым. При капитализме мне сгущенку никто бы не подарил.
И вот к этому социалистическому хозяйствованию, к этому Клондайку, полному румяных булочек, яиц, жареного арахиса и шербета, какой-то Горбаш не желал меня допустить. Это для него завод был просто предприятием, а для меня за проходной открывались райские кущи, мир деликатесов и сказочного изобилия. Естественно, с таким положением дел я смириться не мог.
Глава 5
С просьбой помочь решить вопрос с Горбашом я обратился к Клементьеву.
– Черт с ним, я понимаю заботу главного инженера о сохранности продукции, – объяснял я. – Но как быть с душем? Общежитие построили в начале 1960-х годов по проекту, разработанному в конце 1950-х годов. В те годы, как я понимаю, общежитие считалось временным жильем, чем-то вроде ночлежки. Питаться рабочие должны были в столовых, а мыться – в общественных банях или на производстве. В нашем общежитии нет ни столовой, ни душа. Жильцы, у которых нет доступа на завод, вынуждены ходить в баню, расположенную за пять кварталов от общежития. У них есть время по баням ходить, а у меня – нет. Я целыми днями на работе, по выходным то дежурство, то усиление. Я скоро грязью зарасту, коростой покроюсь. Вши заведутся!
Клементьев засмеялся:
– Ты меня вшами и блохами не пугай! Помню послевоенные годы. У одного ребенка в группе в детском саду вшей найдут – тут же вызывают медсестру с машинкой для стрижки волос, и всех – и мальчиков, и девочек наголо стригут! Бывало, придет мамаша за дочкой, увидит ее лысую и только руками разведет: отдавала девочку с косичками, а назад получила мальчика со стрижкой «под Котовского». И ничего, никто не возмущался. Гигиена – прежде всего! А как эту гигиену соблюдать, если обычное хозяйственное мыло дефицитом было, а уж про «дустовое» и говорить нечего?
Геннадий Александрович вызвал начальника отдела БХСС капитана милиции Задорожного.
– Вадим Сергеевич, надо Андрею помочь с заводом, а то он в душ сходить не может, грязью потихоньку зарастает, того и гляди, вшей в РОВД принесет.
– Пускай наголо подстрижется, – не задумываясь, посоветовал Задорожный.
– Вадим, ты сам понимаешь, что чепуху городишь? – рассердился Клементьев. – Я уже дважды сталкивался со слухами, что мы на работу ранее судимых принимаем, чуть ли не с зоны в милицию молодых парней приглашаем. Ты хочешь эти слухи подтвердить?
– Да я… – стал оправдываться Задорожный.
Клементьев его даже слушать не стал:
– Представь, ты идешь по городу и встречаешь лысого молодого человека. Что ты о нем подумаешь? Что это новобранец, призывник или бывший зэк освободился и еще волосы отрастить не успел. Андрею надо помочь, тем более что его план очень даже реалистичен.
Выслушав меня, Задорожный застонал:
– Представляю, какой хай центральщики поднимут! Скажут: «Что за дела, кто вам дал право на нашей территории спецоперации проводить?»