Капля крепкого
Шрифт:
— Это вы о чем?
— Ну, вы года на три старше меня. Вы страдаете избыточным весом, и потом… сколько вы курите? По три пачки в день?
Как раз в эту минуту он доставал сигарету из пачки. И тут же засунул ее обратно.
— Да, как раз подумывал бросить.
— Когда-нибудь бросали в прошлом?
— Ну, может, пару раз.
— Но, как я понимаю, без толку?
Стеффенс сунул пачку в карман.
— Как знать, — буркнул он. — И вообще не понимаю, куда вы клоните?
— Вы страдаете избыточным весом и много курите. Да еще и пьете.
— Совсем немного.
— Гораздо больше меня. Так о чем
— Бог ты мой, — пробормотал он и нахмурился. — А что, если вы снова начнете пить?
— Для нас обоих будет лучше, если не начну, — ответил я. — Так что в следующий раз, когда вам вдруг захочется прикупить бутылку-другую «Мейкерс Марк», советую выпить их самому.
— Так и знал, что этот долбаный виски плохая идея, — усмехнулся он. — Просто увлекся ее красотой и элегантностью. Ну, сами понимаете. Вы входите в комнату, видите стакан, потом бутылку. Я решил, это вызовет определенные последствия.
— Тут вы оказались правы.
— Какое впечатление все это произвело? Вы испытали искушение?
— Вы когда-нибудь боялись высоты?
— Высоты? Но это-то тут при чем?
— Да нет, это я так. Просто любопытно.
— Против самолетов ничего не имею. Сидишь в замкнутом пространстве, тебя везут, беспокоиться не о чем. Но если подойти к краю обрыва или забраться на скалу…
— Тогда все по-другому?
— Совсем иначе.
— Я такой же. И знаете, в чем тогда состоит страх? Что вдруг захочется прыгнуть вниз. Я, конечно, не прыгаю, но боюсь, вдруг появится такое искушение.
Он выслушал все это очень внимательно и кивнул.
— Я совсем не хотел пить. Но стакан с виски стоял передо мной, и я испугался, вдруг захочу. Что меня вдруг охватит неудержимое желание, и я не смогу ему противиться.
— Но оно не возникло.
— Нет.
— Я уже говорил, как только вышел оттуда, сразу понял — идея не из блестящих. Но с другой стороны, сейчас мы оба здесь, правильно? И оба выжили. Знаете, у мексиканцев есть на этот счет одно слово.
— Это вы о чем?
— О нашей ситуации. Правда, не знаю, как перевести на английский. Гребаные мексиканцы называют это un standoff. [58]
Он вытащил пачку из кармана, вытряхнул одну сигарету, вставил в рот.
— Да с какой стати я буду бросать? Черта с два! — пробормотал он. — На кой хрен мне все это?
Позже я рассказал все это Джиму. Тот выслушал, подумал немного.
— Тогда, получается, все кончено, — произнес он.
— Похоже, да.
58
Un — единственный (исп.), standoff — тупик, мертвая точка (англ.).
— Тебе ведь не стоит и дальше бояться этого парня, верно? У него не осталось больше причин убивать тебя?
— И все причины не убивать.
— Так что пока все нормально.
— Будем надеяться, — кивнул я. — Однако не стоит забывать: сукин сын прикончил пять своих сограждан, и это сошло ему с рук.
— В конечном счете никому не сходит.
— Не думаю, что его будет мучить совесть. Не думаю, что она вообще у него есть. Но карма… она существует.
— Да, так говорят. — Джим потянулся к чайнику, подлил в обе наши чашки. — Жасминовый, — улыбнулся он. — Первый глоток приятно удивляет, а на третьей чашке вдруг понимаешь: уж лучше бы они принесли тебе обычный зеленый чай. Знаешь, Мэтт, то, что этот парень будет теперь держаться на расстоянии, меня утешит. Да и ты, должно быть, доволен, как обернулось дело.
— Доволен, — пробормотал я. — Уж лучше бы он сгинул раз и навсегда. Или пошел на какое-то дело, и его прикончили бы на месте. Но в целом да, доволен. И это напомнило мне кое о чем.
— О чем же?
— Да я тут все думал, — ответил я, — и решил, что Будда — это все муть собачья. Наша неудовлетворенность — вот что отличает нас от стада, пасущегося на поле.
— И когда же осенило тебя это открытие?
— Когда брился.
— Наверное, порезался и…
— Ничего подобного. Не порезался. Потому как у новой моей бритвы двойное лезвие, всегда бреет гладко и чисто. Работают слаженно: одно лезвие придерживает волосок, другое срезает его начисто.
— Ты прямо как в рекламе говоришь.
— И еще должен заметить, эта бритва куда лучше моей последней и уж тем более предпоследней. А потом я вдруг вспомнил, как брился мой отец, а я смотрел. У него была безопасная бритва, по нынешним понятиям — прибор довольно примитивный. Но его отец, должно быть, пользовался самой простой бритвой. Почему, как думаешь, бритвы каждую пару лет усовершенствуются, а? И машины тоже, и прочие устройства, помельче, предназначенные для удобства в жизни?
— Уверен, ты знаешь ответ на этот вопрос.
— Неудовлетворенность, — философски изрек я. — Время от времени кто-то бросает бритву на середине бритья и говорит: «Должен быть способ и получше». Ищет его и находит.
— Так что неудовлетворенность можно считать матерью изобретений. А я-то думал, что это необходимость.
Я покачал головой:
— Никто не испытывает необходимости в бритве с двойным лезвием. Никому нет нужды мчаться в машине со скоростью шестьдесят миль в час. Или взлетать в воздух в самолете.
— Все же, вероятно, есть в твоих рассуждениях некий огрех, — заметил Джим. — Хоть мне и не слишком охота разбираться, в чем он состоит. Но в следующий раз, когда столкнусь с Буддой, постараюсь направить его на путь истинный.
— Если хочешь встретиться, — заметил я, — найти его можно на полуночном собрании в Моравской протестантской церкви.
Однажды ранним утром…
— Мексиканский тупик, — сказал Мик Бэллу. — Сам часто удивлялся, почему его так называют. Есть идеи?
— Нет.
— Если бы Кристин была здесь, — заметил он, — тут же достала бы свой айфончик, влезла в Гугл и, не моргнув глазом, выдала нам полное объяснение. Этот наш мир — странное место, и с каждым днем становится все странней. Лет двадцать пять назад никаких Гуглов не было и в помине, айфонов тоже. Но люди всегда рассказывали разные истории, и эта очень хорошая. А он когда-нибудь возникал снова?