Капля крови
Шрифт:
Как назло, автоматы часовых молчат, а овчарка беснуется.
Что опаснее — обнаружить себя выстрелами или оставаться во дворике, где не прекращается истерический лай?
Пестряков дал короткую очередь.
Овчарка полетела кубарем. Светящиеся глаза ее описали в темноте какую-то спираль. Но она была жива и кинулась на обидчика с хриплым подвыванием.
А ведь Пестряков готов был поклясться, что достал собаку пулями.
Тимоша выстрелил — собака продолжала рычать, он выстрелил еще раз, в упор, —
Разведчики прошли к калитке, осмотрелись и пустились наутек по тротуару.
— Однако чумовая, — перевел дух Пестряков. — Ты сколько патронов истратил?
— Два.
— Я, усатый олух, кажись, семь. Да еще промахнулся своей очередью.
— Собаку труднее убить, чем фашиста.
— На хозяев боеприпаса не останется, ежели так с фашистскими овчарками воевать. Кажись, шестнадцать патронов в наличии осталось.
— И моих девять, — невесело подсчитал Тимоша.
Пестряков помрачнел; он еще раз мысленно подсчитал патроны в диске автомата — кругом шестнадцать!
Добрались до канала, о котором Пестряков знал, что тот тянется по восточной околице города, перерезая его с севера на юг. Курица могла форсировать канал, не замочив крыльев. Дно канала и крутые откосы, выложенные скользкими плитами, были устланы опавшей листвой. Она удобна, когда на листве этой неподвижно лежат, но опасно шуршит, когда по ней приходится ползти.
Однако воды хватило для того, чтобы она натекла Пестрякову в худые сапоги.
«Черт с ним, с этим ледяным компрессом, потерплю. Но ведь хлюпать дырявые лапти примутся — вот что скверно…»
Пестряков и Тимоша удостоверились, что канал используется как противотанковый ров. Можно не сомневаться, что горбатый мост через канал фашисты начинят минами.
Это был тот самый мост, от которого строго на запад вела аллея к Церковной штрассе, к тому самому перекрестку, возле которого находится дом с подвалом — приют четырех, их казарма, госпиталь, крепость.
При въезде на мост скопилось множество машин, одна в затылок другой.
Пестряков сразу догадался: это потому, что обочины аллеи и подступы к мосту уже заминированы, машины там не могут разъехаться, оставлен лишь узкий проезд.
И по мосту, вопреки его ширине, движение машин было одностороннее. Догадка Пестрякова подтверждалась.
Он поделился соображениями с Тимошей, тот и сам пришел к такому выводу.
— Мы с тобой, — прошептал Тимоша в ухо Пестрякову, — одного, минного поля ягоды.
И в этом вкрадчивом шепоте можно было услышать все: извинение за былое недоверие и обещание дружбы.
Конечно, Тимоша бахвал и вздорщик, но нельзя отказать ему в том, что он разведчик приглядистый, на него можно облокотиться в самом рисковом деле.
И что еще Пестрякову понравилось, можно даже сказать, тронуло его — Тимоша раз и навсегда запомнил, что Пестряков хуже слышит правым
Не один час прошел в скитаниях по городу, и пора было уже подумать о возвращении домой, если только можно назвать домом тот подвал.
Вернее всего было ползти и шагать обратно старой дорогой, вкруговую. Но Пестряков боялся, что они не успеют дойти этим маршрутом до света — ночь уже на исходе, — и потому решил двинуться напрямик вдоль аллеи, ведущей от моста строго на запад, до той штрассе, которая в переводе с немецкого называется Церковной.
Пестряков и Тимоша благополучно, без особых происшествий добрались до своей улицы, но здесь, возле углового дома, соседствующего с тем, в котором они оставили товарищей, впритирку к фасаду, выходящему на аллею, стояла цуг-машина с пушкой на прицепе.
«Хуже нет углового дома, — успел подумать Пестряков. — На бойком месте. Хорошо, мы туда не забрались».
Они обошли квартал кругом. Пестряков решился, несмотря на присутствие немцев в соседнем, угловом доме, все-таки проникнуть в подвал.
Они подошли по Церковной улице к дому номер двадцать один, поравнялись с забором из неотесанного камня, со знакомой калиткой…
15 После того как Пестряков и Тимоша ушли на разведку, лейтенант улегся, закинув руки за голову, по соседству с Черемных.
Тот негромко стонал, но каждый раз, когда лейтенант давал ему фляжку с водой, успокаивался: не так судорожно хватал воздух пересохшими губами. Утолив жажду, он вновь пытался совладать с болью, притерпеться к ней.
— Недавно из Лондона передавали по радио, — сообщил лейтенант. — Найдено средство от заражения крови. Плесень какую-то вывели, вроде грибка. Называется пенициллин. Уже во многих английских лазаретах пользуются. Совершенно сказочный препарат! И от воспаления легких. И от гангрены. И от венерических болезней.
— Венерических болезней за мной сроду не водилось. А вот бы заражение крови миновать… — тяжело вздохнул Черемных и спросил после долгого молчания: — А у нас такие грибки не водятся?
— Это ведь не простые грибки. Антибиотики! Микроорганизмы.
— В этом я малосведущий. Однажды, когда в ФЗУ учился, смотрел в микроскоп на какого-то микроба…
Черемных очень хотелось услышать еще что-нибудь про фантастическое средство от заражения крови. Он понимал, что лейтенант неспроста заговорил об этом. Но от утешений только тяжелее на сердце, и лучше всего заставить себя думать о чем-то совершенно постороннем, вот хотя бы о том микробе, который вырос в микроскопе до размеров комара. Он вдруг вспомнил, как Сергейка спросил у него: «Сколько километров может без отдыха пробежать микроб?»