Каприз Олмэйра. Изгнанник. Негр с "Нарцисса" (Сочинения в 3 томах. Том 1)
Шрифт:
Жоанна шла торопливыми шагами. В руках она несла ребенка, закутанного в белое одеяло Олмэйра, впопыхах сорванное ей с постели перед уходом из дома. Она казалась ослепленной светом, изумленной всем окружающим. Озираясь по сторонам, она искала глазами мужа, ожидая увидеть его каждую минуту. Подойдя к дереву, она вдруг увидела подобие высохшего, пожелтевшего трупа, окоченевшего в тени на скамье и вперившего в него большие глаза, в которых только и была еще жизнь. Это был ее муж.
Она остановилась как вкопанная. Затем, не сводя с него глаз, она подошла ближе и положила ребенка на скамейку. Маленький Луис, почти всю ночь проревевший от страха на темной реке, спал теперь крепким сном. Глаза Виллемса следили за каждым движением жены. Он
Жоанна внезапно повернулась, и, обняв его, тихо опустилась на землю. Это его испугало. Уткнувшись головой в его колени, она беззвучно зарыдала. Что она затевает? У него не было сил двинуться с места, уйти от нее. Заслышав ее шепот, он нагнулся к ней, чтобы прислушаться и разобрал слово: «Прости».
Так вот зачем она пришла! Из такой дали! Как странны женщины! «Прости». Как бы не так! Вдруг в голове его мелькнула мысль: «Как она добралась сюда! На лодке. Лодка! Лодка!»
Он крикнул: «Лодка!» и, вскочив с места, опрокинул ее на взничь. Прежде чем она успела подняться, он набросился на нее и потащил ее за плечи. Вскочив на ноги, она обвила его ру ками, покрывая его лицо, глаза, рот, нос безумными поцелуями. Он вертел головой, тряс ее за руки, пытался оттолкнуть ее, заговорить, спросить… «Она приехала на лодке, на лодке!» Они боролись, кружась на месте. Он промычал:
— Отстань… Послушай!.. — стараясь разнять ее руки. Встреча их походила на драку. Луис Виллемс спокойно спал под одеялом.
Наконец Виллемсу удалось освободиться. Он смотрел на нее, удерживая ее за руки. Ему казалось, что он видит ее во сне. Губы ее дрожали, глаза не отрывались от него. Он видел ее такой же, какой она всегда была в его присутствии: испуганной, дрожащей, готовой расплакаться. Она не внушала ему доверия. Он грубо крикнул:
— Как ты приехала?
Она поспешила ответить, пристально смотря на него:
— В большой лодке с тремя гребцами. Я все знаю. Лингарда нет. Я пришла спасти тебя. Я знаю… Олмэйр мне сказал.
— Лодка! Олмэйр! Ложь. Сказал тебе… тебе! — как полоумный бормотал Виллемс, — Отчего тебе? Что сказал?
Он не находил слов. Он боялся, что ее, эту глупую женщину, сделали орудием какого-то предательства, заговора против него.
Она заплакала.
— Не смотри на меня так, Питер. Что я сделала? Я приехала просить, — просить прощения… Спасти… Лингард… опасность…
Он дрожал от нетерпения, страха, ожидания. Она взглянула на него и зарыдала в новом припадке горя:
— О Питер! Что с тобой?.. Ты болен?.. Да, ты смотришься совсем больным.
Он с силой начал трясти ее, заставлял замолчать.
— Как ты смеешь! Я здоров, совершенно здоров. Где эта лодка? Да скажешь ли ты мне наконец где она?.. Лодка, говорю тебе… Ах ты!..
— Ты мне больно делаешь, — простонала она.
Он отпустил ее, и, овладел собой, она снова попыталась приблизиться к нему, но он поднял палец, и она отступила с глубоким вздохом. Внезапно успокоившись, он продолжал держать ее под своим холодным, строгим взглядом, как в былое время, когда он был недоволен ее домашними счетами, и она как будто обрадовалась этому возвращению к прошлому и к своему былому рабству.
По-видимому, успокоенный, он прислушивался к ее несвязному рассказу, и ее слова, казалось, падали кругом него с оглушающим стуком крупных градин. Он с усилием улавливал смысл ее сбивчивой речи. Есть лодка, большая лодка, которая может, если понадобится, доставить его к морю. Это, по крайней мере, было ясно. Она приехала в ней. Зачем Олмэйр столько наврал ей? Не было ли это сделано с целью заманить его в какую-нибудь засаду? Но все же лучше это, чем безнадежное одиночество. У нее есть с собой деньги. Люди готовы ехать куда угодно… по ее словам.
Он прервал ее:
— Где они теперь?
— Они сейчас придут, — сквозь слезы ответила она.
Она опять заговорила, захлебываясь слезами. Она молила, чтобы он ее простил. Простить? За что? А, за эту сцену в Макассаре? Как будто у него есть время об этом думать! Какое ему дело до того, что она сделала много месяцев тому назад? Он как бы запутался в сложном сне, где все было невозможно, но вместе с тем естественно, где прошлое принимало вид будущего, а настоящее душило его, хватало за горло, как вражеская рука. И пока она плакала, умоляла, целовала его руки, заклиная его забыть, простить, сказать то слово, которого она так ждала, взглянуть на сына, поверить в ее горе, в ее преданность, — глаза его, как бы загипнотизированные, устремлены были вдаль, за реку, где ему рисовалась свобода, будущая жизнь; торжество и возможность страшной мести.
Ему вдруг захотелось прыгать и кричать.
Он крикнул:
— Мы еще увидимся, капитан Лингард!
— О нет! нет! — воскликнула она, всплеснув руками.
Он с удивлением посмотрел на нее. Он забыл о ее присутствии, пока ее умоляющий возглас не пробудил его к действительности. Так странно было видеть ее здесь, рядом с собой. Он чувствовал даже нежность к ней. В конце концов она приехала как раз вовремя. Тут он подумал: «А та, другая? Я должен удрать без сцены. Почем знать, она может оказаться опасной!» И он вдруг понял, что ненавидит Аиссу глубокой ненавистью, захватившей его дыхание.
— Подожди минутку, — сказал он, обращаясь к жене.
Она послушно как бы проглотила слова, готовые у нее вырваться.
— Побудь здесь, — пробормотал он и скрылся за деревом.
Вода в железном котелке, стоявшем на костре, кипела, белые клубы пара смешивались с тонкой черной нитью дыма. Как сквозь туман, увидел он неподвижную, сидевшую на корточках перед ним, бесстрастную, загадочную старуху.
Подойдя к ней, Виллемс спросил:
— Где она?
Старуха, не подняв головы, ответила охотно, как будто уже давно ждала этого вопроса:
— Когда ты спал под деревом, прежде чем подошла чужая лодка, она вышла из дому. Я видела, как она посмотрела на тебя и прошла дальше, а глаза ее светились ярким светом. Она направилась к тому месту, где росли фруктовые деревья нашего хозяина Лакамбы. Когда нас здесь было много. Очень много. Мужчины с оружием. Много мужчин. И говор… и песни…
Еще долго после ухода Виллемса, она продолжала тихо брс дить.
Виллемс снова вернулся к жене. Он подошел к ней и увидел, что ему нечего сказать ей. Теперь все его способности были уст ремлены на то, чтобы не встретить Аиссу. Она может все утро провести в роще. Куда девались эти мерзавцы гребцы? Он чувствовал физическое отвращение при взгляде на жену, но в глу бине души в нем жило чувство страха перед ней. Почему? Что может она сделать? Ничто на свете не может его остановить теперь. Он чувствовал себя сильным, отважным и безжалостным. Он хотел сохранить перед женой всю величественную чистоту своего характера. Он был уверен, что она не знает. «Олмэйр промолчал об Аиссе, но если она узнает, — я пропал. Если бы не мальчик, я бы… освободился от обеих». Эта мысль промелькнула у него в голове. Нет! Он женат… Торжественно клялся… Нет… Священные узы… Глядя на жену, он впервые в жизни почувствовал что-то похожее на угрызения совести. Она не должна знать… О, эта лодка! Надо пойти, взять револьвер. Невозможно без оружия довериться этим людям. Надо достать его сейчас, пока ее нет. О, эта лодка! Он не может пойти на реку и позвать. Аисса может услышать. Лучше пойти достать патроны, и тогда все будет готово.