Каприз
Шрифт:
— Хэлло, сыщик, — сказал он. — Входите, месье Пуаро. Я как раз упаковываюсь.
Пуаро вошел. Обставлен дом был просто и довольно безвкусно. Повсюду были вещи Алека Легги. На полу стоял раскрытый чемодан, а вокруг — разбросанные книги, бумаги и отдельные предметы одежды.
— Остатки развалившегося хозяйства, — сказал Алек Легги. — Пегги ушла. Полагаю, вам это известно.
— Нет, я не знал.
— Я рад, что есть кое-что, чего и вы не знаете, — усмехнулся Алек Легги. — Да, она находит, что супружеской жизни с нее довольно. Собирается связать свою жизнь с этим
— Мне очень печально слышать это.
— Не вижу, какая вам печаль от этого.
— Мне печально потому, — сказал Пуаро, убирая две книги и рубашку и усаживаясь на край дивана, — потому что уверен: она не будет с ним так счастлива, как была бы счастлива с вами.
— Она не была особенно счастлива со мною за эти шесть месяцев.
— Шесть месяцев — это не жизнь, — возразил Пуаро. — Это лишь короткий период из того, что могло бы стать долгой и счастливой семейной жизнью.
— Вы говорите, как проповедник.
— Возможно. Но разве я не прав, если скажу, мистер Легги, что большая часть вины ложится, вероятно, на вас, а не на вашу жену, за то, что она не была счастлива с вами?
— Она, конечно, так и считает. Во всем, разумеется, виновен я.
— Не во всем, а кое в чем.
— О, виноват полностью я. Я мог бы утопиться в этой проклятой реке, и делу конец.
Пуаро смотрел на него в задумчивости.
— Я рад, — заметил он, что сейчас вы больше озабочены своими собственными невзгодами, чем невзгодами всего человечества.
— К черту все человечество, — сказал мистер Легги и с горечью добавил: — Мне кажется, я все время ставил сам себя в глупейшее положение.
— Да, — ответил Пуаро, — я бы сказал, вы скорее достойны сочувствия, чем порицания.
Алек Легги пристально посмотрел на него.
— Кто нанял вас следить за мной? — спросил он. — Пегги?
— Откуда вы взяли?
— Ну, поскольку официального ничего не произошло, я пришел к выводу, что вы приехали следить за мной по поручению частного лица.
— Вы заблуждаетесь, — ответил Пуаро. — Я никогда не следил за вами. Когда я сюда приехал, у меня не было даже представления о том, что вы существуете.
— Тогда откуда вы взяли, что я достоин сочувствия и тому подобное?
— Из наблюдений. Хотите, я выскажу вам свои догадки, а вы потом скажете, прав я или неправ?
— Вы можете высказывать все, что вам угодно, но не надейтесь, что я на это клюну.
— Я представляю дело так, — сказал Пуаро. — Несколько лет тому назад вас заинтересовали идеи и политическая направленность определенной политической партии. Это естественно для молодых людей с научным складом ума. Но в нашем мире ученый либо не должен заниматься политикой вовсе, либо должен всецело поддерживать официальную политическую линию. В противном случае, и особенно с вашей специальностью, к вам будут относиться с подозрением и даже могут постараться скомпрометировать. Впрочем, я не думаю, что им удалось вас серьезно скомпрометировать. Но я думаю, что на вас оказали давление, чтобы направить по нужному им пути. А вам этот путь оказался не по душе. Вы попытались отступить, но вам стали угрожать. Вам кого-то подослали даже сюда. Я не знаю имени того молодого человека. Он останется для меня навсегда молодым человеком в черепаховой рубашке.
Алек Легги вдруг расхохотался.
— Мне кажется, он надел эту рубашку ради шутки, — сказал он. — Но мне тогда было не до смеха.
Пуаро продолжал:
— Обремененный заботами о судьбе всего мира и о своем собственном затруднительном положении, вы стали человеком, с которым, простите, ни одна женщина не смогла бы жить счастливо. Вы не доверяли своей жене. В этом вся ваша трагедия, так как, я бы сказал, ваша жена относится к числу женщин, умеющих быть верными, и, если бы она знала, в каком вы были отчаяньи и как несчастны, она всецело была бы на вашей стороне. А вместо этого она просто стала сравнивать вас со своим прежним другом Майклом Уэйменом. И сравнение было не в вашу пользу.
Пуаро встал.
— Я бы вам посоветовал, мистер Легги, поскорее собрать свои вещи и немедленно ехать в Лондон к вашей жене, рассказать ей все, что пришлось вам пережить, и попросить у нее прощения.
— Вы мне советуете, — произнес Алек Легги. — А какое, черт возьми, вам дело до всего этого?
— Никакого, — ответил Пуаро. Он встал и направился к двери. — Но в подобных случаях я всегда оказываюсь прав, — добавил он.
Наступила тишина. Потом Алек Легги вдруг разразился диким смехом.
— А знаете, что? — сказал он. — Я, пожалуй, воспользуюсь вашим советом. Развод — чертовски дорогая штука. Кроме того, если вы женились на любимой женщине, а потом не можете удержать ее, это как-то унижает, не правда ли? Я поеду к ней. И если на ее квартире в Челси я застану Майкла, я возьму его за его модный вязаный галстук и вытряхну из него душу! Это доставит мне величайшее наслаждение. — Его лицо вдруг озарилось приятной улыбкой. — Извините меня за мой мерзкий характер, — сказал он, — и большое вам спасибо.
Он хлопнул Пуаро по плечу. Сила хлопка была настолько чувствительна, что Пуаро едва устоял на ногах.
Дружеское расположение мистера Легти воспринималось куда мучительнее, чем его враждебность.
Пуаро вышел. Глядя на темнеющее небо, он тихо промолвил:
— Ну, куда теперь?
Глава 18
У начальника полиции испортилось настроение. Вечером он был приглашен на обед, но позвонил Эркюль Пуаро и попросил принять его. Начальник полиции не имел желания менять свои планы, но, уступая спокойной настойчивости инспектора Блэнда, вынужден был отказаться от приглашения.
— Знаю, Блэнд, знаю, — говорил он раздраженно. — Может быть, в свое время, этот маленький бельгиец и был чародеем и волшебником, но его время, увы, прошло. Кстати, сколько ему лет?
Блэнд деликатно уклонился от ответа на этот щекотливый вопрос, тем более, что сам Пуаро был всегда очень сдержан, когда заходила речь о его возрасте.
— Дело в том, сэр, что он там был, когда совершилось преступление. А мы пока ни к чему не пришли. Мы уперлись в тупик.
Начальник полиции с досадой высморкался.