Каракал
Шрифт:
«Можно и так сказать».
«Лучше бы этот Поводырь помог, когда я с мажорами разбирался, тогда, может быть, и не получил бы битой по затылку и не оказался в том тоннеле», – пробурчал Матвей.
«Это еще раз говорит о том, что ты не марионетка, – возразил ему голос. – В данный момент твое тело живет на простейших инстинктах, но процесс восстановления уже практически завершен. Будущий Соратник отлично постарался.
Скоро твое сознание и твоя сущность возвратятся в тело, они и так слишком долго были вне его. Ты почувствуешь направление к Источнику. Сделай все, чтобы оказаться там как можно скорее. Тебе нужна твоя родовая память и все твои возможности. Поверь мне. После этого вопросов
А теперь до встречи, я и так практически исчерпал все свои возможности, так долго беседуя с тобой.
Да, последний совет. Веди себя так, словно ты заброшен на вражескую территорию. И не пугайся, если вдруг будешь внезапно ловить себя на мысли, что то или иное тебе давно знакомо. Твоему Соратнику черпать силу из родного мира намного легче, он сейчас буквально купается в ней, а значит, и полное его слияние с тобой пойдет намного быстрее. А вместе с этим будут открываться и твои новые возможности. Но еще раз повторяю – поспеши к Источнику, это нужно в первую очередь тебе».
«Кто ты?» – все же успел задать вопрос парень, чувствуя, что собеседник еще не исчез.
«Я всего лишь Глас», – было ему ответом.
«А я Матвей Хантов, – решив оставить за собой последнее слово, прокричала новоиспеченная заготовка какого-то там приама. – Уж это я помню точно, поэтому не смей называть меня Мат’Эвэем».
Вновь почувствовать свое тело было сродни еще одному рождению. Теперь он понимал слова, сказанные ему когда-то его боевым товарищем, получившим в одну из командировок пулю в область позвоночника, когда после трех лет всевозможных реабилитаций и десятка операций он все же смог встать и сделать первые шаги.
–Каракал, – сказал он тогда, обращаясь к другу по его отрядному позывному, – ты даже не представляешь, как это – снова стоять. Стоять и чувствовать вес своего тела. Чувствовать под ступнями землю, а не сиденье инвалидной коляски под задницей.
Теперь он это представлял. Лежа на спине с раскинутыми в сторону руками, он радовался теплым солнечным лучам, изредка пробивающимся сквозь кроны лесных гигантов. Срывал сочную траву, слыша обиженный треск стебельков. Шевелил пальцами на ногах, прогоняя заинтересовавшихся ими насекомых. Дышал полной грудью, с удовольствием сознавая, что не чувствует запахов, присущих технологическому миру. Даже в тайге, куда они с отцом ходили, пока он рос и потом, когда он приезжал в короткие побывки, не так пахло.
«Отец, мама, младший брат».
Образы, необычайно яркие, словно живые, пришли так неожиданно, что он на несколько секунд задержал дыхание, боясь спугнуть кусочек всплывших воспоминаний.
Матвей вдруг явственно понял, что больше не увидит их никогда. Что эта прогулка в иной мир (или родной, если верить Гласу), спасшая ему жизнь, была дорогой в один конец. Ну что ж, он давно научился с достоинством принимать все удары судьбы. У родителей есть еще Ванюшка, который, несмотря на все уверения врачей, даже вопреки им, все же появился на свет. А Матвей их будет помнить. Помнить и любить.
Отгоняя от себя не совсем радужные мысли, парень рывком вскочил на ноги и… брякнулся обратно – это тело было не его. Вернее тело-то как раз принадлежало ему, но он никогда не чувствовал в нем столько энергии. Он сейчас, наверное, смог бы завязать в узел ствол танковой пушки. По крайней мере, ему так казалось.
–Или в этом мире притяжение меньше, или это способности моего Соратника, вернее, мои способности, но полученные благодаря ему, – пробормотал молодой человек. – Если первое – нужно заново учиться двигаться.
А в следующую секунду он почувствовал, как будто кто-то внутри виновато пожимает плечами. По крайней мере, именно так ему показалось.
–Я сейчас, наверное, действительно похож на сумасшедшего, но если я не скажу то, что должен сказать, то даже не представляю, как мы будем с тобой уживаться. Это я тебе говорю, слышишь? – постучал костяшками пальцев себе по макушке Матвей. – Я лучше разобью свою голову о первый попавшийся булыжник, чем позволю манипулировать собой. Ты понял? Защищай, помогай, подсказывай, советуй. В критических ситуациях, как, например, было с паровозом, бери наши ноги в наши же руки и выноси, родимый, обоих. Но предупреждай. Иначе мы расстанемся навсегда самым кардинальным способом. Если ты сидишь в моей голове и имеешь доступ к моим мыслям, то должен понять, что я не блефую и способен на самые безумные поступки, – он замолчал и прислушался к себе. – Вот ёкарный бабай, я действительно становлюсь дебилом – говорю сам с собой.
Но вдруг почувствовал какие-то отголоски эмоций, больше всего похожие на эмоции обиженного ребенка, когда у того загибается и начинает дрожать нижняя губа, собираются на маленьком лобике морщинки, взлетают вверх брови, опускаются уголки глаз, и из них вот-вот польются слезы.
–Эй-эй, – потряс он головой, словно собираясь взболтать ее содержимое. – Ты эту хрень бросай. Я до конца досмотрел и «Белый Бим, черное ухо» и «Хатико» и не только не плакал, даже взгрустнулось совсем чуть-чуть. Меня ни одна из моих женщин не смогла взять на слезу, так что меня этим не проймешь. Вот и хорошо, – почувствовав, что обиженные нотки из эмоций исчезают, проговорил он. – Если мы действительно вместе до конца этой жизни, давай проживем ее так, чтобы наше существование надолго запомнил этот мир. Лучше ярко гореть, чем тлеть и дымить. Я помню, так говорил мой батя. И не важно, сколько нам местные кукушки лет накукуют. Согласен?
В ответ пришло приятное тепло, окутавшее тело, чувство поддержки и полное одобрение его мыслям.
–Вот и ладушки, – улыбнулся Матвей, но вдруг его лицо превратилось в брезгливую маску. – Я не понял – это от меня так воняет? – поморщился он, когда понял, что к лесной свежести примешивается запах потного, давно немытого тела.
Сложив ладони лодочкой, он выдохнул в них и тут же втянул ноздрями воздух.
–Фууу, – протянул вслух. – Тут никакой дирол с колгейтом не помогут. По крайней мере, не за один раз. Нужна река. Стоп, Матюха. Тпрру, Зорька, вернее стоять, Гнедко, – тут же осадил он себя, резко сел, скрестив ноги, и задумался.
«Так, что мы имеем. Да ни хрена мы не имеем. Языка не знаю, обычаев тоже. Ничего не знаю. Может, здесь и рабство есть? Вот что-то мне говорит, что есть. Никакой родовой памяти я не чувствую, зато ощущаю направление, о котором говорил Глас: на местный юг.
И опять стоп. Жить тебе, Матвей, здесь долго, точнее всегда, может, даже счастливо (чем черт не шутит), так что сразу отвыкай от мысли, что ты здесь чужак – может выйти боком. Помни слова Гласа о том, что вести себя нужно, как на территории врага. Вот здесь я с ним полностью согласен. Кстати, и дальше притворяться умалишенным не такая уж и плохая идея. То, что голый – ерунда. Мне стесняться нечего и некого. Самая лучшая отмазка, которую я в том мире просто ненавидел: «Меня тут никто не знает». Если не знает, значит, в животное надо превращаться? Но в данном случае извините, люди местные, того требует конспирация, так сказать. А я потом бабушку через дорогу переведу, чтоб уравновесить свои деяния добрым поступком.