Карамболь
Шрифт:
— Что за черт, — произнес Рейнхарт.
— О ком вы говорите? — поинтересовалась Морено.
— О Эдите Фишер, разумеется, — ответил Рейнхарт. — О той медсестре, которая намекнула другой медсестре, что Вера Миллер на что-то намекала… тьфу черт, какая каша! Как дела с проверкой врачей?
— Замечательно. — Морено передала ему лежавшую у нее на коленях папку. — Здесь имена и фотографии всех ста двадцати шести врачей, работающих в Хемейнте. Плюс еще нескольких, уволившихся в этом году, они отмечены точками. Даты рождения, сроки работы, научные заслуги, специализации и все, что твоей душе угодно.
— Недурно, — согласился Рейнхарт, просматривая папку. — Действительно недурно. Они распределены по клиникам и отделениям?
— Разумеется, — подтвердила Морено. — Я уже поставила крестики перед теми, кто работает в сорок шестом, в отделении Веры Миллер. Там шесть постоянных врачей и семь-восемь появляются временами. Они ведь довольно много ходят по отделениям, особенно специалисты… анестезия и тому подобное.
Рейнхарт кивнул, продолжая листать и изучать веселые лица мужчин и женщин в белых халатах. В должностную инструкцию явно входила обязанность фотографироваться именно таким образом. Почти на всех снимках один и тот же фон, и все — во всяком случае, почти все — держат голову под одинаковым углом и широко улыбаются. Явно один и тот же фотограф — интересно, что за безумно популярная история у него припасена, чтобы заставлять всех так разевать рты?
— Недурно, — произнес он в третий раз. — Значит, тут у нас убийца, с фотографией и личными данными чуть ли не с колыбели. Жаль только, что мы не знаем, который из них. Один из ста двадцати шести…
— Если продолжать придерживаться гипотезы Роота, — заметила Морено, — можешь сорок штук отбросить.
— Вот как? Почему же? — спросил Рейнхарт.
— Потому что они женщины. Правда, как действовать дальше, я не знаю. Мне кажется чересчур смелым начинать допрашивать всех подряд. Хоть на снимках они и выглядят безмятежными, в действительности могут оказаться немного покруче. Особенно когда поймут, в чем мы их подозреваем… плюс корпоративная солидарность и все, вместе взятое.
Рейнхарт кивнул.
— Начнем с ближайших, — решил он. — Пока только с них. Как ты сказала? Шестеро постоянных сотрудников клиники и еще несколько? С ними мы, пожалуй, успеем разобраться еще до того, как появится свидетельница Юнга. Кто этим займется?
— Только не Роот, — сказал Юнг.
— О’кей, не Роот, — согласился Рейнхарт. — Однако я вижу перед собой двух надежных коллег. Пожалуйста, удачной охоты!
Он захлопнул папку и передал им. Поскольку Юнг вышел первым, Рейнхарт успел задать инспектору Морено вопрос:
— Хорошо спишь в последнее время?
— Все лучше и лучше, — сообщила Морено с улыбкой. — А ты сам?
— Как того заслуживаю, — загадочно ответил Рейнхарт.
В четверг, помимо нескольких счетов, в почте было два письма.
Одно оказалось из банка и сообщало, что его ходатайство о займе удовлетворили. Сумма в 200 000 гульденов уже положена ему на счет.
Второе было от противника.
Конверт на этот раз другого типа. Попроще, подешевле. Сама почтовая бумага представляла собой вдвое сложенную страничку, судя по всему вырванную из блокнота на пружине. Прежде чем прочесть, он задумался, не является ли снижение качества признаком чего-либо, неким значимым обстоятельством.
Ни к какому разумному ответу он не пришел, а инструкции оказались столь же простыми и четкими, как раньше.
Последний шанс. Мое терпение скоро кончится. То же исполнение, как в прошлый раз.
Место: мусорный контейнер за гриль-баром на углу Армастенстраат и Бремерстейх.
Время: ночь на пятницу, 03.00.
Будьте у телефона у себя дома в 04.00. Не пытайтесь переключить свой номер на мобильный телефон, у меня приняты меры, чтобы обезопасить себя от этого. Если я не получу свои деньги в пятницу утром, Вы пропали.
Друг.
Идея с мобильным телефоном действительно приходила ему в голову. Он позвонил и справился насчет этого, но уяснил, что звонящий всегда сможет узнать, переключался разговор с одного номера на другой или нет. Иначе как заманчиво было бы стоять, спрятавшись метрах в двадцати на Бремерстейх — в этом узком и темном переулке, — стоять и ждать противника, с трубой под пальто. Невероятно заманчиво.
Другая мысль, посетившая его, когда он прочел инструкцию, касалась чертовской самоуверенности шантажиста. Как тот мог, например, исключить возможность, что его жертва воспользуется помощником, в точности как он сам проделал это в Диккене?
Откуда у него такая уверенность? Ведь вполне можно обратиться к какому-нибудь приятелю, не объясняя ему, о чем идет речь. Достаточно просто попросить кого-то другого ответить по телефону. Или противник настолько хорошо знает его голос, что сразу раскрыл бы подобный ход? Неужели он его так хорошо знает?
Или он на этот раз каким-то образом улучшил тактику? Похоже на то. Возможно, в телефонном разговоре последует еще одна инструкция, чтобы гарантировать шантажисту беспрепятственное получение денег позади гриль-бара.
Тогда как? Что еще за чертова инструкция? Может, он вооружен?
Последний вопрос возник спонтанно, но вскоре уже представлялся самым важным из всех. Неужели у противника действительно есть оружие и он — в крайнем случае — готов воспользоваться им, чтобы забрать деньги?
Пистолет в кармане куртки, в темном укромном месте на Бремерстейх?
Он сунул письмо в конверт и посмотрел на часы.
11.35. Осталось менее шестнадцати часов.
Времени мало. Ужасно мало времени, и это, очевидно, последний раунд. Отсрочки больше невозможны.
«Пора исчезнуть?» — задумался он.
За первую половину четверга Морено с Юнгом побеседовали ровно с дюжиной врачей, включая трех женщин, — в основном, чтобы не вызывать подозрений.
Подозрений относительно того, что полиция подозревает именно мужчин. Или, по крайней мере, одного из них.
Предлогом для расспросов служило получение сведений об убитой медсестре Вере Миллер. Общее впечатление. Отношения с пациентами и коллегами; все, что могло как-то способствовать созданию целостного образа. Особенно в части ее профессиональной деятельности.