Карамель. Новый Мир
Шрифт:
– Здравствуй, дочка, – не отвлекаясь от плавающего в воздухе экрана, говорит отец.
– Работаешь, – констатирую я.
– Как всегда.
– Как всегда.
Мне нравится бывать в кабинете. Нравятся тянущиеся от пола в потолок книжные стеллажи со старой печатью, нравится прозрачный стол по центру, нравится обращённое спиной к панорамному окну кресло, нравятся маленькие диваны, нравятся кубические картины, нравится запах пыли и чернил, нравится монотонный, решающий городские проблемы, голос отца, нравится видеть всё то, что я вижу, потому что понимаю, каким непосильным трудом оно зарабатывалось.
Мать говорит, отец женат скорее на работе, но я не вижу в этом ничего плохого – я бы и сама избрала тот же путь. Быть трудоголиком лучше, нежели лентяем.
Медленно подхожу к панорамному окну за спиной отца (право, как он смеет обращаться к Новому Миру затылком?): пальцами касаюсь вдалеке находящегося Здания Комитета Управляющих. Единственное строение,
Прижимаюсь лицом к окну и смотрю под ноги. Дом Голдман стоит почти на краю, а потому я вижу сплетающиеся и уходящие вниз мосты, что теряются во мраке чёрных домов. Эти старые здания служат почвой и подпорками нашим новым строениям. Улица Голдман спокойная. Автомобили практически не летают, так как основные полосы для воздушного ориентирования смещены к центру, чужаки не ходят по мостам, так как участок выкуплен целиком, а иные не смеют ошиваться поблизости управляющих, ибо сами понимают собственное уродство. И, разумеется, осознают, что за чрезмерный – равно нездоровый – интерес можно оказаться привлечённым к ответственности и Суду. Суд – честный, справедливый, действующий на благо государства и граждан есть важнейший элемент структуры нашего общества. Я уважаю Суд и нахожу академическую дисциплину по судебным разбирательствам одной из интереснейших. Вообще каждая Палата представляет перечень требуемых к изучению уроков, а каждый из Залов предлагает увлекательные элективы к дополнительному совершенствованию навыков. Палата Социума, например, предлагает на курс учащимся философию, социологию и психологию (мы остановились на манипуляциях и их реализацию по отношению к гражданам, которые будут слушаться нас). Палата Рекламы требует знание маркетинга, риторики и теории продаж. Палата Финансов включила в Академию курсы по финансовой грамотности, экономике и капиталу. Палата Медицины – биологию, физиологию и половое воспитание (единственный урок, который поделён на две группы: мужскую и женскую). Есть, конечно, дисциплины, не относящиеся ни к одной из палат (например, литературное чтение или географическая сводка; они называются общими и в аттестат об образовании заслуженным баллом не выносятся. Стоит ли упоминать, что по всем предметам у меня высший балл? Нет. Устаю ли я? Тоже нет. Лень, как говорит отец, есть оправдание слабому или ослабевшему духу, а человеческое нутро на самом деле поблажек не знает и не терпит. Следовать опустошающим мыслям неприемлемо; мы должны трудиться на благо государства и, соответственно, лучшего мира, в котором главенствующую позицию занимаем мы сами!
Отец вздыхает и отвлекается на дела, перечитывает бумаги и отвечает на сообщения через встроенный в рабочий стол сенсор. У меня тоже такой есть, но меньше размером. В основном, я разговариваю с дядей и помощницей по вещевому магазину Голдман. Ну, не в основном даже…я правда только с ними и разговариваю, больше у меня никого в контактной книге нет. Это очень не нравится матери: недавно она заявила, что к своим годам я должна начать обзаводиться хорошими знакомствами (и вообще, что круг общения из чёрного парня и подружки-вертихвостки – замкнутый). Отец заступился и сказал, что сам начинит мою контактную книгу полезными номерами и мне не придётся тратить на это годы и силы, как делал он.
Я считаю уходящие вниз этажи, которые могу разглядеть. Те, на которых построена соседняя улица и которые никогда больше не осветятся изнутри. Один этаж, второй, третий – и вот тень моста падает поперёк; четвертый, пятый – следующий мост перечёркивает окно, а тень ставит на нём крест; шестой, седьмой – стёкла погружаются во тьму и ни единый блик проплывающих вывесок не дотягивается до них; восьмой, девятый – конец. Окна пропадают: тонут в чёрном океане, погружаются в беспросветную тьму. Я знаю, что даже пешим шагом ниже спускаться нельзя, не получится, там поджидает смерть; да и мысль о том, чтобы покинуть поверхность – девиантна. Это отклонение, болезненный вирус-червяк в голове.
Я знаю, что человек убивал природу, после чего она решила убить человека. Глупая, ведь у неё не вышло…Теперь киснет у нас под ногами, а мы с величием продолжаем жить. Мы. Люди с поверхности.
В детстве я любила читать журналы. Старые, напечатанные. Их выплёвывали станки, о чём мне рассказывал дядя. Удивительно, ведь ныне все тексты набирали на клавиатурах или под диктовку и распространяли в электронном виде. А что касается журналов…там рассказывали о жизни сразу после Коллапса (на самом деле я удивлена, что после масштабной, всеобъемлющей катастрофы люди нашли в себе силы и желание передать горстку информации о происходящем будущим поколениям). Я открывала эти тексты, чтобы вновь и вновь перечитывать горе людей; мне хотелось наблюдать за ними, смотреть со стороны. Я так часто это делала, что особенно тревожащие из моментов выучила наизусть. Они писали:
«И озарилось небо диким пламенем:
Пламенем,
Подобно глазам матери,
Из рук которой вырывают дитя»
Каждый стих преследовала иллюстрация. Как сейчас помню: с этими строками изображался невысокий холм с крохотными домами в несколько этажей, на небе двигались красные шары, а вместе с ними во тьме рассыпались крохотные точки – звёзды. В Новом Мире звёзд не было…то есть по природе своей они существовали и все о них прекрасно знали, но их никогда не видно: днем – из-за пасмурной погоды, а ночью – из-за застилающего улицы непроходимого тумана (к тому же находиться за пределами дома после объявления комендантского часа категорически запрещено – это нарушение под суд). Дядя подарил мне звёзды. Маленькую проекцию на потолок. Стихи дальше:
«Ночь поменялась с днём:
Всё озарилось будто свет,
Который исходил от крошечных
людских сердец,
ударил в небесах»
Силуэты бегущих людей смывались, крыши домов горели, деревья вспыхивали, а через секунды тонули в огненном океане.
«Люди сбегали – сбегали куда? –
Искали места,
Где укрыться могли,
Где могли бы спасти и детей,
и себя».
На следующей иллюстрации женщина с изрешеченным морщинами лицом и дряблыми руками прижимала к себе свёрток грязной ткани. Дитя. Я вглядывалась в картину, однако настигало меня не сострадание и сочувствие, не переживание и тягота от осознания, к чему пришёл человек. Я видела старуху. Я думала о старости. Я думала о неразвитости былых государств, о неспешности их развития. Получив блага, которые устраивали их в определенный момент, они забывали, что рано или поздно осточертеет и это. Почему после исторически важных переворотов люди стремятся к созданию и изобретению нового? Они боятся, что вернутся в ту же кучу животных фекалий, синонимично выступающей их жизням, и вновь будут по горло хлебать заслуженное. Люди боятся перемен, но после толчка – подразумевающего пинок – боятся вернуться в былые обстоятельства и времена, приведшие к сему, отчего бегут и выдумывают на ходу. Люди умели и умеют создавать новое. Но только тогда, когда их ужалит. Электричество, двигатели, автомобили, даже лекарства – про всё я читала и всё это заставляло меня размышлять о людском потенциале, который не раскрывала – как говорит статистика из отцовских книг – большая часть живущих на Земле. Мы же – люди с поверхности – та самая часть, которая может и делает это. Люди, рождённые в Новом Мире – априори достойные и награждённые всеми возможностями для раскрытия собственного потенциала. Наша элита разрастается по городу, и, может, нас не так много, как раньше заполняли землю те бессмысленные тараканы-люди, но мы занимаемся действительно важными вещами. Мы привносим новое. Мы создаём новое. Мы создаём лучшее. Мы создаём лучший Новый Мир.
Когда люди оказались ограничены в пространстве и земельных участках, пригодных для построения новых домов, они начали строить поверх былых конструкций; когда дорог для машин перестало хватать, наши автомобили поднялись в воздух; когда люди поняли, что выше всего существующего и сами есть боги – они поднялись над поверженной землей и вознеслись к небу.
Потому я была убеждена, что люди идеального государства могут выглядеть исключительно идеально. У нас есть все возможности, у нас есть развитая медицина. И старость – не предел красоты.
«Молитвы их стёрлись,
Молебен сошёл
С жизнью былой.
Им хотелось укрыть
В объятьях своих
Не только родных,
Но и вещи.
Алчных людей погубил
их же грех,
То не предвидел и вещий».
Мужчина волочил за собой чемодан, а подле – рассыпавшиеся по иллюстрации – собирали оставленные кем-то пожитки; мародёры всегда и во всём наживались на всеобщих несчастьях, и таким не было места в граде будущего – глупцы не поднимали глаз с земли и разбросанных вещей на волну, что росла за их спинами.