Карантин. Часть третья

Пустовой Олег

– Становись! И равняйсь! Смирно! – взглянув вдоль строя, дежурный определил своим опытным взглядом нерадивых курсантов и, уже, спокойно продолжил. – Вольно! Заправиться!

После первого неудачного «отбоя», дежурный ещё несколько раз повторил тренировочные упражнения «отбой-подъём», прозванные курсантами «взлёт посадкой» и дал команду:

– Закончить тренировки! Всем заправить обмундирование на ночь, можно сбегать прогальюнироваться и принять водные процедуры.

Повторять команду не пришлось. Салажата сразу усвоили её смысл и разбежались в разные стороны. Мельниченко аккуратно сложил своё обмундирование на небольшую табуретку, что называлась по-флотски «баночкой». «Баночки» находились на полу у каждой койки со стороны ног. Затем спустился в гальюн, принял водные процедуры и вернулся к своей коечке. Проходя по центральному проходу, он обратил внимание, что некоторое обмундирование валялось на полу, и

было разбросано в хаотическом беспорядке. Приблизившись к своей койке, Игорь увидел своё обмундирование на прежнем месте, заправленным, как учили ещё в мореходке. На «баночку» аккуратным квадратом слаживались брюки, голландка и тельняшка с ровными рантами на краях. Всё это хозяйство покрывалось флотским воротничком «гюйсом». Но так, как курсантам до дня присяги запрещали носить гюйсы, то на тельняшку ложилась бескозырка вверх тулией, развёрнутая крабом в сторону центрального прохода, под неё сворачивался змееподобным образом ремень, а под «баночку» ставились «гады», носками на уровне ножек «баночки». Так как обмундирование было на месте, то Мельниченко аккуратно повесил полотенце на спинку своей койки и нырнул в подготовленный конверт из одеяла и простыней. Пока он отходил ко сну, рядом командиры взводов и их помощники занимались тренировками с нерадивыми курсантами. Игорь уже подрёмывал в своей коечке и сквозь приоткрытые прорези глаз с интересом наблюдал за происходящим вблизи. Рядом с койкой Игоря, первостатейник Бектирбеков рьяно проводил тренировки с курсантом, украинцем приморского происхождения, Синенко. Вдруг, старшина с размаху врезал курсанту резкого пинка под зад и с пеной у рта заорал:

– Ти чё, дух?! Абарзела савсем, чоли?! Бистра делай повторний галс: не хочишь – заставим, не можешь – ми бистра научим! – Он снова с размаху врезал Синенко пинка, истерически повторяя: – Ти чё, не хочешь, да?! Не хочешь?! Фанера к смотра, падла чилим!

По этой команде Синенко стал в стойку «смирно», выпрямив свою широкую грудь, а Бектирбеков, со всей силы въехал ему в грудь своим приличным кулаком, восхищаясь собой в довольной улыбке. Глаза униженного курсанта светились злобой, словно у загнанного зверя, но приходилось терпеть и не давать воли рукам, после проснувшегося желания, дать сдачи. Синенко видел, что его обмундирование сложено не хуже, чем у других, которые уже давно отдыхают, но такое развитие дела устраивало Бектирбекова. Здесь он пользовался своим служебным положением и сам был вправе решать, как поступать. А Синенко молчал, стиснувши в злобе зубы, продолжая эти затянувшиеся, и нужные только одному Биктербекову тренировки. Наконец-то старшина снизошёл милостью к униженному курсанту и дал ему «добро» на отдых.

Когда тренировки закончились и курсанты притихли, затаившись в своих койках, охваченные желанием быстрее уснуть, по помещению прозвучала команда дежурного:

– Рота, полный отбой!

По этой команде прекращались все праздные хождения по казарме, а дневальный включил ночное освещение (две синих лампы), и рота наполнилась моментальной тишиной, только изредка, в разных местах, раздавался неприятный для слуха скрип.

Ночь прошла моментально, словно её и вовсе не было. И, когда Мельниченко в очередной раз попытался поменять свою спящую позу, он, словно во сне, услышал шорох на центральном проходе, а помещение наполнилось тревожным перезвоном электрического звонка. Пока Игорь пытался разобраться в происходящем, на всю казарму прозвучал голос дневального:

– Рота, подъём! Форма одежды на физзарядку «брюки, голый торс», место построения на плацу у казармы!

Услышав команду «подъём», Мельниченко не мешкая, тут же, спрыгнул с коечки и стал натягивать брюки, сразу обувая «гады» на босые ноги. Чтобы быстрее разогнать сон, дежурный по роте провёл парочку тренировок «взлёт посадки», и, когда курсанты окончательно взбодрились, отправил всех на плац. Там они построились повзводно в колонну по три, и командиры взводов со своими помощниками стали организовывать физзарядку. Для начала была трёхкилометровая пробежка трусцой, занявшая минут десять, после чего заместители командиров взводов произвели десятиминутную разминку, включая в неё различные физические упражнения, выполненные в строгом организованном порядке.

После зарядки, как и следовало ожидать, была утренняя помывка, заправка коек и развод на утреннюю приборку. Игорю и узбеку Усманову достался объект, включавший в себя левую сторону дороги, что тянулась от казармы до самого пирса. Той дороги, ставшей для всех курсантов, прибывших сюда катером, первой дорогой на острове Русском, дорогой начала воинской повинности. Начиная с этого дня, Мельниченко и Усманов, убирали свою часть дороги каждое утро – поверхностно, а каждую субботу – капитально. Убрать поверхностно, означало: собрать находящийся на асфальте и вдоль обочины дороги мусор различного содержания. В капитальную приборку, вся часть дороги подметалась самодельной метлой, чтобы на асфальте не только соринок, но и пылинок не оставалось. Утренняя приборка длилась всего полчаса, а после неё у курсантов был небольшой перекур, чтобы помыть руки и приготовиться к утреннему осмотру. Сам утренний осмотр занимал всего минут десять. Сюда входила проверка состояния формы одежды, чистота подворотничков на сопливчиках, блеск латуни на бляхах ремней, глянец начищенных «гадов», аккуратность стрижек и многое другое, на что начальство могло обратить внимание своих пронырливых глаз. А пока время подступало к завтраку, то, затянувшийся утренний распорядок, возбуждал у курсантов такой зверский аппетит, что скудная казённая пища проглатывалась в один момент и без, особого, пережёвывания. Только, вот, глаза всё ещё бесновато смотрели по сторонам, а в мозгах, проскальзывала шальная мысль: «Что бы ещё съесть?» Но, увы! От одного желания сытым не станешь, а завтрак, к сожалению, имеет свойство заканчиваться. Радовало то, что день был воскресным, а по воскресеньям курсантам полагалось по два отваренных вкрутую яйца и какао на сгущённом молоке. Разбавленное, конечно, не в пользу курсантов. Был ещё и пятачок сливочного масла с двумя кусочками белого хлеба. Хлеб лежал в одной большой пластмассовой тарелке нарезанным тонкими ломтиками из половинок буханок кирпичика. После команды «сесть» и «приступить к приёму пищи», его моментально расхватывали по два кусочка в одни руки. Некоторые «хитрецы» умудрялись прихватывать по три кусочка, тогда, кому-то доставался только один кусочек, а «хитрец» умудрялся лишний кусок оставить на «потом». С целью разоблачения мелкого воровства и, чтобы такое не повторялось вспять, командир взвода Гринёв решил искоренить зарождающийся криминал прямо на корню. После завтрака, на очередном построении, он приказал всем курсантам вывернуть карманы. И сделал он это не зря, так как «хитрецы» сразу обнаружились и получили, для начала, по одному внеочередному наряду на работы. Это означало, что, после «отбоя», таких хитрецов ожидали внеплановые ночные работы под присмотром дежурного по роте.

День был воскресным и распорядок дня ему соответствовал. В этот день для курсантов были спланированы только спортивные и культурно-массовые мероприятия. До обеда курсанты занимались спортом на спортивной площадке части, играли в футбол и волейбол, занимались на брусьях, перекладине и на других спортивных снарядах, накачивая мышцы, охилевшие за последние дни.

После обеда был небольшой перекур, а затем, просмотр кинофильма по телевизору в помещении казармы. Просмотрев остросюжетный детектив «Петровка-38», Мельниченко убыл готовиться к заступлению в суточный наряд. Чтобы не ударить в грязь лицом, надо было погладить рабочее платье, надраить до золотого блеска военно-морскую бляху, натереть ваксой до зеркального лоска «гады», подшить чистый белоснежный подворотничок и побрить шею да появившуюся под носом и на бороде щетинку. Как любил выражаться главкор Гринёв: «Убрать плацдарм для мандавошек». Капитально подготовившись, можно было смело идти на развод, чтобы дежурный по части не опозорил и не отправил для повторной подготовки.

Развод суточного наряда начинался в семнадцать ноль-ноль на большом строевом плацу школы и проводил его, вновь заступающий дежурный по воинской части, так как школа мичманов являлась полноценной воинской частью со всеми необходимыми атрибутами. Дежурными назначались командиры рот или командиры подразделений административных и хозяйственных формирований школы. Помощниками дежурного назначались мичмана из старшин рот. В этот день на дежурство заступал капитан-лейтенант, низкорослый крепыш с похожим на грушу лицом и редкой порослью жалкого подобия усов над верхней губой. Он, как и полагалось, произвёл тщательный осмотр всего суточного наряда школы, благо на этот раз все хорошо подготовились, и развод прошёл с первого раза. Дежурный не стал надолго всех задерживать и, после короткого инструктажа, отправил военных по местам службы.

Прибыв в расположение роты, Мельниченко со своим напарником произвели осмотр помещения на предмет чистоты, согласно полученной инструкции от дежурного по роте и заступил на тумбочку дневальным первой смены. Служба неслась в режиме: четыре часа через четыре. Четыре часа находишься на тумбочке, а четыре бодрствуешь (отдыхая ночью и занимаясь наведением порядка в дневное время). В обязанности дневального вменялось стоять на тумбочке около центрального входа, не впускать посторонних лиц, дублировать команды дежурного (при необходимости) или других ротных начальников. Встречать начальство и вызывать дежурного. Ночью дневальному второй смены разрешался отдых: одному с 23.00 до 02.00, а другому с 03.00 до 06.00. Таким образом, для ребят началась настоящая воинская служба со всеми атрибутами, распорядками и уставами.

Конец ознакомительного фрагмента.