Карантин
Шрифт:
За ширмой стояло несколько каталок. На них лежали люди в бинтах, но, судя по всему, их состояние не было слишком тяжелым. Когда я засовывал руку в карман, Боб заметил, что сквозь перчатку у меня просочилась и капает на пол кровь. Даже среди такого количества раненых мне не хотелось показывать, что я в любой момент могу свалиться без сознания. А если мне одному, без чьей–либо поддержки придется доказывать этим людям, что настало время покинуть такое уютное и обустроенное «гнездышко»? Нет, нельзя поддаваться слабости. Я
– У нас есть врач. Нужно показать ему твою руку, – сказал Боб.
– Хирург, между прочим, – вмешался высокий, очень загорелый мужчина лет пятидесяти. Лицо, туго обтянутое кожей, казалось от загара красновато–коричневым, густые темные волосы были взлохмачены.
– Джесс, – представился я. Симпатичная девушка, которую я заметил, пока мы разгружали машину, что–то объясняла в дальнем конце комнаты троим малышам и смотрела на меня. Она была невысокая: ниже меня ростом, светло–каштановые волосы забраны в хвост: так обычно выглядят девчонки из команд поддержки.
Надев резиновые перчатки и разрезая ножницами пропитанную кровью перчатку у меня на руке, Том что–то спросил, но я прослушал.
– Что? – переспросил я, сжав зубы от боли: врач ощупывал и ковырял рану.
– Я спросил, планируешь ли ты остаться с нами?
– Я…ай!
Откуда–то появился Даниэль и пришел мне на выручку:
– Он побудет здесь, пока не уляжется буря, а там решит, что ему делать.
– Руку подлечим. Рану нужно промыть и наложить повязку. Сейчас найдем, кто им займется, – с этими словами он сунул мне в ладонь большой клок ваты, стащил резиновые перчатки, бросил их в корзину и отправился к другим пациентам.
– Не обращай внимания, ему нравится казаться значительным. Первое впечатление и все такое, понимаешь? – сказал Даниэль.
Я понимал.
– Ага, порядок.
– Пойдем, познакомлю тебя с ребятами. – Даниэль положил мне на плечо руку, а другой махнул Бобу, который снова снимал на камеру. Я пошел за Даниэлем: он, похоже, направлялся к той самой девушке, что я видел у ворот. Главное, не вести себя по–дурацки. Я вспомнил, как молол всякую чушь с Фелисити: но ведь это просто потому, что я обрадовался, встретив ее после стольких дней ожидания, да?
Что такого особенного в этой девушке? Да, она привлекательная – не поспоришь, но это еще не повод краснеть и смущаться. В конце–концов, я здесь не просто так: у меня были весомые причины сюда прийти, и моя главная задача, чтобы у обитателей Челси Пирс появились весомые причины отсюда уйти.
Мы с Даниэлем подошли к группе подростков: паренек лет тринадцати, очень похожая на него девочка такого же возраста и мальчишка – просто один–в–один Барт Симпсон из
– Познакомься, Пейжд, это Джесс. Прошу любить и жаловать. Пейдж – дочка Тома, – сказал Даниэль.
Я смотрел девушке прямо в глаза и не сразу сообразил, почему они приковали мое внимание. Дело было не только в красивом миндалевидном разрезе глаз и длинных черных ресницах: радужки оказались разных цветов – одна ярко–голубая, а другая зеленовато–коричневая.
– Ясно. – Черт! Почему ей обязательно нужно быть его дочерью? – Привет!
– Привет, – ответила Пейдж, рассматривая меня, как новую зверюшку в зоопарке.
– Пейдж, покажи Джессу, что у нас где, и определи ему место в столовой.
– Без проблем, – ответила она как–то чрезмерно радостно.
– Твой отец сказал, Джессу нужно подлечить руку.
– Я все сделаю, – без промедления согласилась девушка, все так же сияя улыбкой.
Даниэль похлопал меня по плечу и ушел на террасу, с которой открывался вид на пирс, теряющийся в черных водах туманного Гудзона. Боб снимал на камеру меня, Пейдж и тех, кто оказался рядом. Он немного подался вперед и стал брать нас крупным планом.
– Боб! Ну сколько можно! – возмутилась Пейдж, и «оператор» молча удалился искать новые объекты для съемки.
Девушка поставила на стол аптечку, открыла ее и села на стул передо мной.
– Сейчас промоем рану, – сказала она, беря мою кисть двумя руками.
– Хорошо.
Ладошки у нее оказались маленькими, нежными и очень холодными, даже ледяными. Пейжд была гораздо загорелее остальных обитателей Челси Пирс: почти такая же коричневая, как я после после жаркого австралийского солнца. Я вздрогнул, когда она взяла меня за руку: будто электрический разряд пробежал под тонкими, живыми пальцами, прикоснувшимися к запястью.
– Больно?
– Немного, – ответил я и залился краской. Буду думать о крикете. – Ты откуда?
– Из Лос–Анджелеса. – Пейдж промывала рану, то и дело смачивая кусок марли стерильной водой из пластикового медицинского флакона и вычищая ею мусор из глубокого разреза на ладони. А я смотрел и не мог насмотреться на ее лицо, кожу, глаза. Время от времени она задевала нервные окончания в ране и я вздрагивал.
– Сейчас будет щипать, – сказала она и брызнула на ладонь дезинфицирующим раствором.
– Уф! – выдохнул я от боли и даже обрадовался, что вырвался из–под влияния ее улыбки.
Пейдж заклеила мне пластырем ссадины возле запястья и туго забинтовала кисть, подложив под повязку порядочный клок ваты, потому что рана не переставала кровоточить.
– Готово, – сказала она.
– Спасибо.
– Как себя чувствуешь?
– Отлично! – Руки сильно болели, зато лежали в ее ладонях на ее коленях, а она смотрела мне в глаза. В глазах Пейдж читалось сомнение, но не ее собственное: отражалось мое.