Караваджо, или Съездить в столицу, развеяться
Шрифт:
ОН только собрался пройтись, ознакомиться с церковными чертогами, но неожиданно был встречен замечанием молодого розовощёкого священника с жиденькой бородкой, который, оказывается, наблюдал его вход в церковь, и то, как ОН крестился. Мол, неправильно креститесь, молодой человек, не от того плеча руку несёте. ОН тут же повернулся и ушёл.
Такая мелочная регламентация различий между православной и католической церквами в конце двадцатого века в едином, казалось бы, Христианском Божьем Доме ему показалась дикой. Этот эпизод, хотя и был для него неожиданным, но не удивил его. Он вполне вписывался в уже сложившееся у него мнение о церкви. «Вот так они и отталкивают от себя тех, кто с сомнением впервые заносит ногу на их порог», – подумал тогда ОН. И с тех пор бывал в церквах, только в качестве сопровождающего жены, уступая ее особенно настойчивым просьбам. Головной убор снимал, но, чтобы креститься – ни-ни, никогда.
ОН не был атеистом в полном смысле слова. Наличие в Природе, вообще в Мироздании, Творца всего сущего – не отрицал. Но Бог представлялся ему не в виде предлагаемого церковью образа всесильного и непогрешимого старца, а как некое Вневременное Вселенское Извечное Начало. Производным его существования и объективных процессов, в нем текущих, было появление во Вселенной жизни вообще и человечества, в частности. В памяти каждого человека, вне и независимо от его сознания, сохраняется память об этом Вселенском событии в виде представления о Праотце – его Творце, независимо от того, отдаёт он себе в этом отчёт или нет, считает ли он себя атеистом или является верным прихожанином церкви.
К Богу в общепринятом понимании, как Творцу человека, у него были серьёзные претензии. Всю жизнь со школьной поры ОН мучился своей «тупизной» в математике и отвратительной памятью. Это отравляло ему жизнь. Стесняясь своей тупоголовости, ОН не смог подружиться по-настоящему, душевно, ни с одноклассниками, которые были ему симпатичны, ни с кем-либо на жизненной стезе впоследствии. Осознание своей ментальной ограниченности объективно толкало его на путь замкнутости, малообщительности уже в молодые годы.
Неспособность к математике и плохая память оказалось тесно связанными друг с другом. В результате, обожавший механику с детства, ОН плохо справлялся с программой мехфака, насыщенной курсами по точным наукам, и бросил институт. Вот тогда ОН и возложил вину на Творца за ограниченность своего мозгового потенциала. За что такая кара?
ОН, естественно, всячески скрывал то, что про себя беспощадно клеймил, как «убогость». Под ней ОН понимал не только свою неспособность усваивать абстракции точных наук и плохую память, но также и слабое зрение, вкупе с разноглазием. Левый глаз у него был более слабым и практически нерабочим с рождения, следовательно, тормозила и какая-то часть мозга. Вся нагрузка приходилась на правый. Отсюда – медленное чтение, невозможность освоить скорочтение, что в гуманитарной сфере, завязанной на бесчисленные тексты, иначе, как неполноценностью, назвать нельзя. А ему было некуда деваться, как идти в гуманитарный вуз, после неудачи с технологическим.
Упорным трудом, доходящим порой до самоистязания, ОН все-таки добился хорошего профессионального образования. И был сначала вознаграждён красным дипломом, а затем и кандидатской степенью. Годы спустя после защиты диссертации, ОН навестил родной факультет и с большим удовлетворением воспринял ходившую там легенду о некоем аспиранте, совершившем немыслимое: сделавшем две диссертации на разные темы за один трёхлетний аспирантский срок. И этим аспирантом был ОН. Когда уже почти готовая диссертация по идеологическим причинам не была рекомендована к защите, ОН отказался от предложения научного руководителя «подкорректировать немного название и содержание» и взял с нуля другую тему. И удивил всех, защитившись без единого чёрного шара за день до истечения аспирантского срока. Но дался ему этот «подвиг» серьезным сбоем в здоровье. После банкета по случаю успешной защиты, на котором он с трудом заставил себя проглотить всего одну рюмку коньяка, почти две недели провёл на больничной койке с гипотонией и нервным истощением.
ОН на максимум использовал ограниченный ресурс своего мозга и с чувством осторожного удовлетворения шёл по жизни. ОН не маскировал свои недостатки, просто «не высовывался» и молчал там, где можно было промолчать. Подспудное осознание им своей ущербности сдерживало его карьерный рост. ОН был хорошим, ответственным работником и ему неоднократно предлагали служебное продвижение, но ОН упорно держался за место рядового сотрудника и отказывался от заманчивых предложений. Место заведующего небольшой кафедрой – это был потолок, который ОН разрешил себе на какое-то время занять.
Время его заведования кафедрой совпало с бурными временами горбачёвской перестройки. ОН был первым из преподавателей института, кто подал в партком заявление на добровольный выход из партии. Что тут началось! Шельмовали, как могли. Попытались подключить студентов. Но тут неожиданно и для Парткома вместе с Ректоратом, и для него самого у гонителей случился облом. ОН даже не догадывался, что в студенческой среде у него есть авторитет, и был этим приятно удивлён. Потому что считал себя строгим преподавателем и не миндальничал ни с бездельниками, ни с их крутыми родителями. Студсовет выдвинул его кандидатуру на вакантную должность декана. ОН, конечно, отказался. Из чувства собственного достоинства ОН не мог допустить удара по самолюбию, если бы на серьёзных начальственных постах обнаружилась его недалёкость.
Эти перестроечные события не прошли для него даром, они вновь выявили у него слабую нервную конституцию. Случился инфаркт. Поэтому в отставку ОН вышел с должности рядового профессора кафедры. Оставил работу сразу, как только достиг пенсионного возраста. В конечном счёте он показал кукиш той высшей силе, которая наложила на него незаслуженную кару в виде ограниченных способностей, заставила его «пахать» в трёхкратном размере, чтобы быть на равных и на плаву вместе с другими, лишив его тем самым множества радостей жизни, которыми наслаждались люди вокруг и рядом с ним.
Теперь ОН жил в маленьком подмосковном городке в нескольких десятках километров от центра Столицы. Чистенький, уютный населённый пункт, сложившийся вокруг ткацкой фабрики ещё в дореволюционное время. Идеальное место для «дожития» пенсионера: торговый центр в соседнем доме, банк – через дорогу, поликлиника в шаговой доступности, ухоженные парк и сквер. Но ничего такого, что могло бы натолкнуть на мысль о каком-либо постоянном занятии, новом увлечении, которое приносило бы ему удовлетворение от жизни.
ВЫСТАВКА КАРАВАДЖО
Всегда открытой калиткой в другой мир была железнодорожная станция. С тех пор, как жена оставила его, ОН практически перестал ею пользовался. Теперь же, убедив себя, что «под лежачий камень вода не течёт», и в надежде, что Большой город подскажет ему какую-нибудь идею, решил съездить туда «проветриться». Но ОН уже стал таким домоседом за годы своего затворничества, что под разными предлогами долго откладывал поездку.
Из дома его буквально вытолкнул теле анонс об открытии в столице выставки картин Микеланджело Караваджо. ОН был знаком с биографией и творчеством Караваджо. С помощью Интернета посетил несколько европейских музеев, демонстрирующих его полотна. На него они произвели сильное впечатление своим беспощадным натурализмом, эмоциональной аффектацией чувств, мощным колоритом, насыщенностью контрастов, творческой трактовкой библейских событий.