Караванный бунт
Шрифт:
– Мужики!
– громко сказал Гусельников, - сейчас будем решать, что делать с караванным рядом.
Он сходил в избу, привел приказчика и писаря. У писаря под мышкой была папка с бумагами. Гусельников взял у него папку, вынул оттуда листы. Приказчик стал уговаривать:
– Одумайтесь, мужики! Для вас же плохо кончится, в железо закуют.
– Всех не закуют, железа не хватит, - ответил Гусельников.
– Вон нас сколько.
– В каторгу пойдете!
– Хуже, чем теперь, не будет!
Гусельников поднял над головой бумаги:
– Здесь записано, кто должен идти в караван. Что с этой бумагой делать?
– Изрубить ее! Да помельче, как начинку пельменную!
Прикатили чурбан, поставили его на край крыльца, принесли топор. Устин подозвал Логвина, бросил бумаги на чурбан и сказал:
– Руби!
Логвин привычно взялся за топор, глянул на бумаги, исписанные убористым почерком лишь наполовину, и осторожно предложил:
– Может, чистое-то оставить, что добро портить?
– Еще чего!
– крикнул Сыстеров.
– Знай мельчи!
Логвин начал рубить бумаги. Сыстеров радостно следил за топором, Тимофей хмурился, Гусельников ногой сгребал в кучу обрезки.
Когда с бумагами было покончено, Гусельников поднял руку и заговорил:
– Мужики! Приказчик нас обманывает. И в колесной мастерской обманывают. И за вачеги* вдвое дерут. Что будем делать с приказчиком?
_______________
* В а ч е г и - рабочие рукавицы.
– Выгнать его!
– Прежде выпороть!
– И мельника! И лесную стражу! И писаря! Вместе плутуют.
– Погодите, миряне, дайте слово сказать, - послышался басовитый голос. Это говорил Сампоев, самый богатый мужик в волости, он всегда платил подати вперед и не бывал ни в курени, ни в караване. Всего пять лет назад Сампоев ходил в лохмотьях, потом снюхался с конокрадами и разбогател. Теперь он держит батраков, завел пилу. Мужики говорят: "Пошли дрова рубить", а он: "Вы рубить, а я пилить".
– Говори, Прокопий, - разрешил Гусельников.
Сампоев снял свою островерхую шапку из куньего меха и сказал:
– Мы должны платить оброк, должны идти в караван. Этот порядок не нами заведен, и не нам его рушить. А кто порушит, тот враг царю и отечеству и сам себе враг!
– Сампоев громко высморкался.
– Вон Тимошка да Кузька бунтовали однажды, а ничего, кроме розог, не заработали. Так?
– Так, так!
– поддакнул торговец Викул.
– Врешь, Прокоп, - сказал Тимофей.
– И ты, Викул, врешь. Кто дорогу к счастью пробивает, тот не враг себе. Не будем мы больше ни тебе, ни графу кланяться!
– Да что с ними говорить!
– зашумели мужики.
– Они приказчиковы заединщики. Бей их!
Викул и Сампоев поспешно выскочили за ограду.
Гусельников подождал, когда стихнет шум, и сказал:
– Будет, как вы решили, мужики. Сход выберет нового приказчика, и нового мельника, и писаря, и лесную стражу.
Весна набирала силу. Снег уже почти сошел. На пригретых солнцем проталинах показалась молодая травка, которую щипали тощие козы и овцы, дожившие до весны. Бурлила Ёгва-река, вода в ней поднялась, угрожая затопить низину. Прилетели и начали вить гнезда птицы.
Земля ждала пахаря, а пахарям нынче не до нее. Не только по вечерам, но и днем они собираются вместе и говорят. Бабы бегают из дома в дом, хлопают себя по бокам и испуганно шепчут: "Что-то будет, что-то будет..."
Шестого апреля был опять созван сход, выбирали мирское волостное начальство. Выбрали самых справедливых и бойких посадских и деревенских мужиков: Архипа Кетова, Андрея Гуляева, Ивана Ершова, Устина Гусельникова, Тимофея Петрова.
Логвин позавидовал: свой брат мужик, а такая им честь. Но теперь он был спокоен: новое начальство знает крестьянские нужды. Вон уж долги списали, разрешили в господском лесу собирать грибы и ягоды, ломать веники.
Два дня действовал новый староста Архип Кетов и новое начальство. На третий день в Ёгву прислали солдат с тремя офицерами во главе. С ними приехали чиновники из губернии и советник Лукин из строгановского управления. Тут же собрали сход, объявили о посылке каравана. Уездный исправник немец Пейкер кричал на мужиков, требовал, чтобы они повиновались графской воле. Советник Лукин тоже ругался, что, мол, через две недели вскроются реки, надо начинать сплавлять соль и железо, а ничего не готово.
Когда Логвин пришел в Ёгву, народу уже собралось не меньше полтыщи. Шум толпы смешивался с грачиным граем.
Солдаты стояли стеной, держа ружья наперевес. Штыки и дула винтовок, направленные на толпу, поблескивали на солнце.
Логвину показалось, что два черных дула, похожие на глаза сатаны на иконе, нацелены прямо ему в грудь.
"Неужто будут стрелять?" - подумал Логвин. Ему стало страшно, сразу вспомнилась мать, больная жена, дети. Да еще таратайка, которую дал ему вчера новый приказчик.
– Приказываю подписать договор о караване!
– закричал Пейкер.
Но толпа его перебила:
– Мы вольные! Вы нам не хозяева теперь!
Логвин стал искать глазами Архипа, Устина, Тимофея. Они могли бы посоветовать, что делать Логвину и его соседям, но их не было видно.
Шум и ругань все нарастали:
– Бей их! Нечего смотреть!
– Беритесь за вилы и топоры!
Затрещали колья и жерди, выламываемые из изгородей.
Тут Логвин увидел Тимофея, он, отделившись от толпы, бежал вперед, к солдатам, размахивая руками.