Карелия
Шрифт:
Хочу не торопиться к ночи.
Мой любимый город – синеглаз!
Из озера хочу воды глоточек.
Следующая остановка – берег.
Ты только посмотри на эти волны!
Давай подкинем музыкантам денег,
Чехлы от их гитар не полны.
Следующая остановка – площадь Кирова.
Это церковь, или музыкальный театр?
Чертовы ветра меня сведут с ума.
Но я переминаюсь в остановках,
В
Машины сигналят в издевках…
Следующая остановка – Чална.
И как мы здесь оказались?
Мы видели как отражались,
Огни городские на глади воды.
На Чертов стул поднимались;
Говорят, что эти места не чисты.
В машине… В машине согреются руки,
А сердце – от вида "Комет".
У берега плещутся щуки.
Звенит из шунгита браслет.
Архипова 2.
Это ни к чему, и не стоит говорить,
Но сидя в еденице, я схожу пред Чапаевским кольцом,
И иду через лесок к многоэтажке,
Чтоб увидеться с отцом.
Его квартира на самом верхнем этаже,
И когда-то здесь на подоконнике цвели герани.
Сейчас от старости поблекла вся отделка,
Обнажая в стенах трещины, как раны.
А вот его любимый на балконе стул.
Помню, он курил, разглядывая город.
Я помню запах папирос и с леса гул,
А так-же грязный ворот.
Мне нравилась его рубашка,
Ее полы мне мелкому прятали коленки,
В кармане справа зажигалка, спички,
Слева от зарплаты деньги.
Споет ли мама колыбельную?
Споет ли, прежде чем уйти?
Начать ли жизнь отдельную,
Чтоб себя быстрей найти?
Найдет меня отец,
Пока я раз за разом умираю,
В поисках его души.
Тени от меня его следы скрывают,
И город, кажется живет во сне,
И счастьем тех, кто грустным спать ложится.
Я сочиняю песни о весне,
И так боюсь влюбиться.
Не очень хорошо быть рядом с тобой,
Мне запрещают делать то, что я хочу.
Но для разбоя мальчик в доску свой,
Меня спросили – я молчу.
Ну и где же мой отец?
В высотке на Архипова пьянчуги незнакомцы,
Пьют на лавке, ждут конец,
По улицам, по тротуарам скользким.
21й год.
Я слушал песни жаркой ночью,
И возвращался из К&Б со смены.
Вниз по Невскому домой,
Июнь, ты слышишь? Мне было хорошо.
Музыка у берега казалась мне родной.
Мой друг – свидетель солнцем выжженных волос.
Кэмэл сотка с кнопкой, вкус дюшеса,
Я энергетиком сменил вино,
Вину на жажду жизни. Я – повеса,
А не малец, спустившийся на дно.
В июне 21го, я помню -
Ночь была как золотистое руно.
Что тогда произошло, в конце июня?
Что именно не знаю, но я помню аромат духов,
Которыми душил свои рубашки,
И запах сигарет своих друзей.
В наушниках Земфира и ее "Ромашки",
Мак-комбо на троих, чтоб было веселей.
Один из нас – фальшив и лжив,
Но месяцы спустя его,
Мы превратили в шутку.
Он потерял двоих друзей – дурак,
И как стыдливый пес забрался в будку,
Глупый мопс, "кутак" -
Лови в Башкирию попутку.
Беккер.
Вкусная выпечка. Ало-рубиновый морс.
Уютное кафе, где пахнет свежим хлебом.
Тут можно спрятаться от гроз,
Пока природа устрашает неспокойным небом.
Это – место встречи. Изменить нельзя.
Я занимаю столик у окна, и с кофе,
Радуюсь, какие ж мы друзья -
Всегда веселые и в смерть, и в горе.
Калитки с просом малость подгорели,
Но это даже лучше: кофе скрасит все.
За болтовней проспекты все алели,
Пора прощаться с днем.
Пора просить у белой ночи,
Теплоты, которой мало в доме
И ботинки насквозь дождь мои промочит
И высохнут лишь в летнем зное
В соснах запутался ветер.
И солнце светит на нас.
Какая милота!
В соснах запутался ветер,
Светится фуксией клевер.
А что ты скажешь родителям,
Исчезнув на тысячу лет?
На бархатных скалах,
И в пляжах песчаных -
Нас никто не найдет.
В джинсиках рваных,
Холодных и синих,
Волною на берег прибьет.
В соснах запутался ветер.
Какая красота!
Влюбленные в север,
Не видим друг в друге тепла.
Слухи о церкви в лесу.
Слухи ходили о церкви в лесу.
Сосны до неба там были бы стенами.
Как купол огромный – ночной небосвод
Изумрудные мхи – гобеленами.
Слухи ходили о церкви в лесу.
Огромная ель как алтарь.
Только распятых здесь нет, да повешенных.