Карьера неудачника
Шрифт:
Итак, хвала бабникам!
………………………………
Это лирическое отступление нуждается в иллюстрации.
Проходя один за другим все круги своего личного ада, Марго в числе многих испробовала и этот способ – лечить подобное подобным. Не то чтобы ей этого хотелось, как раз наоборот. Но она хваталась за любую соломинку. Если бы ей в этот момент предложили совершить Эль Камино де Сантьяго3, она бы с готовностью отправилась в пешее паломничество. Но подвернулся Тамаз, и она решила: почему бы нет?
Как легко догадаться, Тамаз был бабником. А по роду занятий – театральным хореографом. Первое было его призванием и образом
Слава о любовных подвигах Тамаза бежала впереди него. Он ещё не успел появиться в студии, а девчонки в раздевалке уже сплетничали о его интрижках и бурных романах. Что из этого фольклора было правдой, а что плодом эротических фантазий влюблённых дам – неизвестно. Но эти слухи приятно щекотали нервы и вносили нотку пикантного возбуждения в рутину изнурительных репетиций. Поэтому, когда он уверенной походкой солиста вошёл в зал, все присутствующие жадно уставились на этого героя-любовника.
Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, он нашёл бы забавной последовательную смену разнообразных эмоций на лицах женской половины: пока руководитель представляла присутствующих друг другу, любопытство и готовность к восхищению сменились недоумением и замешательством, а эти, в свою очередь, разочарованием. Но как только Тамаз сделал несколько первых па, все невольно издали коллективный вздох восторга, и дело было сделано: новый хореограф мог брать любую из присутствующих девушек голыми руками. Это было настолько очевидно, что парни сразу напрялись – не секрет, что в каждом подобном коллективе существуют свои сложные любовные отношения.
Чёрт возьми, как он это делает?!
Ведь, строго говоря, его никак нельзя было назвать красавцем. Правда, он был атлетически сложён, но это было скорее тело борца, а не танцора: широкие плечи, развитая мускулатура и, прямо скажем, не идеальные ноги, которые легче было представить обнимающими коня, чем скользящими по паркету. Не говоря уже о лице, смуглом и простоватом, единственным украшением которого была широкая белозубая улыбка. Говорил он раскатистым баритоном, с выраженным кавказским акцентом, и заразительно смеялся. Правда, он питал слабость к белому цвету в одежде – белые джинсы и рубашки, белый полотняный костюм летом и белый плащ осенью – и, следует признать, смотрелся довольно эффектно. В этом сочетании белых одежд со смуглым лицом и брутальной внешностью был какой-то не то богемный, не то бутлегерский шик, навевающий представления о суровых и неунывающих контрабандистах и солёном ветре в парусах их лёгких и манёвренных яхт. Но этим исчерпывалась его забота о своём имидже.
Так что, хотя от него ждали чего угодно – одни с любопытством и надеждой, другие с тревогой и враждебностью – концу первой репетиции стало понятно, что Тамаз провёл и тех и других, не оправдав ни самых худших, ни самых заманчивых ожиданий. Во всяком случае, из танцевального класса все вышли его лучшими друзьями. Причём дружба эта не прекратилась и после конкурса и ни разу не осложнилась амурными эксцессами, которых можно было ожидать, учитывая его репутацию. После затянувшихся допоздна репетиций, когда общественный транспорт уже не ходил, он часто присоединялся к компании, чтобы проводить девчат по домам. А учитывая, что все они жили в разных районах, эти проводы часто затягивались до полуночи. Благодаря неуёмному артистическому темпераменту Тамаза этот привычный ритуал приобрёл дух весёлого авантюризма, с танцами и песнями на ночных улицах (тогда ещё никто не называл это флэшмобами), а раз или два поход заканчивался шумным и бестолковым чаепитием в его холостяцкой квартире, после которого он отправлял своих гостей по домам на такси. Но даже развлекая компанию бесчисленными байками из своей театральной жизни, не всегда пристойными, он никогда не трепал имена женщин. И щедро расточая знаки внимания той или другой девушке, делал это так искренне и безыскусно, что никто не испытывал неловкости. Это не отменяло того факта, что любой из их компании был готов идти за ним куда угодно, как дети в сказке шли за волшебной дудочкой4.
Справедливость требует уточнить, что, несмотря на силу своего обаяния, Тамаз никогда не злоупотреблял этой силой. Он не вклинивался в чьи-либо отношения и с уважением относился к чувствам. Каким-то непостижимым инстинктом мог оценивать свои шансы в каждом отдельном случае. И никогда не бывал навязчив. При этом он всегда был готов прийти на помощь, в чём бы она ни заключалась. Если решение вопроса было невозможно без доступа в вышестоящие инстанции, то он пускал в ход всю обширную и разветвлённую сеть своих знакомств, и то, что никогда не было бы сделано по закону, делалось просто из дружеского расположения. Если требовалось ввязаться в драку, он делал это также не раздумывая, мастерски используя опыт, накопленный в период увлечения восточными единоборствами. Его карман всегда был открыт для друзей, поэтому часто оказывался пуст. Но его большое сердце никогда не оставалось пустым.
………………………
Марго стояла на мосту над Тереком, глядя на быструю мутную воду. Летом Терек был полноводней, чем зимой, и вода в нём всегда была мутной из-за дождей, которые смывали с гор глинистую почву. Зимой его питали только медленно таявшие ледники, и тогда на его дне можно было разглядеть каждый камешек.
Но не теперь. Бешено несущийся мутный поток напоминал Марго её собственную смятенную душу: казалось, что она изливается из её глаз и превращается в эту реку, и тогда ей хотелось умчаться в этом потоке к Каспию, чтобы растворить в его солёных водах свою боль…
Она вздрогнула, когда кто-то обнял её за талию и, резко отпрянув, увидела широкую белозубую улыбку.
– Тамаз!
– Только не скажи, что ты решила утопиться, – отозвался он, не переставая улыбаться. И с обезоруживающей прямотой добавил: – Ни один из нас, мерзавцев, этого не стит!
Марго почувствовала, как кровь прихлынула к её щекам. Но с Тамазом было бесполезно играть в прятки: во-первых, он был в курсе всех последних событий, а во-вторых, сразу разоблачил бы плохую игру. Поэтому она честно призналась:
– Была такая мысль. Но меня остановили эстетические соображения. К тому же хотелось бы умереть быстро, так что барахтаться неизвестно сколько времени в ледяной воде – не вариант.
Он расхохотался, закинув голову и держась за перила моста. Но вдруг резко оборвал смех и сделался серьёзным. Потом развернул Марго к себе и, крепко держа за плечи, поймал её взгляд.
– Послушай меня. Я сейчас спешу в театр и ужасно опаздываю. Иначе я бы тебя просто отлупил по заднице прямо здесь, на мосту! – Мимолётная улыбка сверкнула и растаяла на его лице. – Мы вернёмся к этому вопросу в субботу, на репетиции, окей? А пока марш домой, или куда там ты направлялась! – Он развернул её как куклу к ближайшему спуску с моста и довольно чувствительно подтолкнул в спину. – Марш отсюда, поняла?!