Карьера неудачника

Травская Виктория

Они уже заканчивали разминаться, когда распахнулась дверь зала и вошёл Тамаз, этот Человек-Праздник. Майка сбилась с ритма, ряды танцоров смешались, с разных сторон послышались шумные приветствия. Ответив сразу всем, он, однако, не остановился возле Майки, а нашёл глазами Марго и устремился к ней, на ходу пожимая протянутые руки. Подойдя, взял её за руку и, наклонившись, легонько коснулся губами её щеки. Потом лукаво заглянул в глаза, выдержал, шельмец, достаточную паузу (достаточную для того, чтобы смысл этого поступка дошёл до каждого из присутствующих) и только после этого направился к Майке. Потрясённая Марго отвернулась к спасительному зеркалу, не удержавшись от искушения считать в нём реакцию присутствующих

на этот превосходно срежиссированный пассаж. Странно: почти никто не использовал с этой целью зеркало, инстинктивно глядя непосредственно на объект своего интереса. А между тем было на что посмотреть! Её товарищи представляли собой коллективный вопросительный знак, в котором большой, жирной точкой были глаза Слишком Молодого. Однако дальше репетиция протекала как обычно – пока не дошла очередь до сольной партии.

Вся задуманная композиция называлась «Карнавал», и в этом месте Марго с партнёром должны были, по замыслу хореографов, исполнить вариации самбы под сольный аккомпанемент группы ударных. Тамаз, скрестив на груди руки, стоял возле Майки и наблюдал за танцем, время от времени что-то с ней обсуждая и, судя по жестам, внося какие-то предложения. Майя Сергеевна раз или два останавливала танец, делала замечания, но результат всё равно её не устраивал – она хмурила брови и качала головой. Часть массовки откровенно скучала, другая злорадно наблюдала за этим неизбежным фиаско – переглядывалась, мысленно потирая руки.

Вдруг, прямо в середине музыкальной фразы, Тамаз нажал на паузу и подошёл к солистам. Бросил коротко: «Дай-ка я!» – обнял Марго за талию и кивнул Майке через плечо, чтобы запустила фонограмму.

Марго, как и все, знала, что танцует Тамаз божественно, и всё равно оказалась не готова к тому, что последует. Правда, ей не требовалось прилагать каких-либо чрезмерных усилий. При первых звуках атабаке⁹, пока ждали нужного такта, он подмигнул: расслабься. Собственно, вариантов не было: ей оставалось только сдаться на милость победителя и следовать за его отточенными, темпераментными движениями. Окружившая их массовка сперва ошалело наблюдала за этим фейерверком, но потом, опомнившись, принялась отбивать ритм каблуками и ладонями.

Когда, достигнув кульминации, тема оборвалась, Марго обнаружила себя в крепких объятиях Тамаза, в которых он задержал её несколько дольше, чем требовалось. Она оказалась целиком во власти этого мускулистого, гибкого тела; глаза их встретились на расстоянии вдоха, и страсть заключённая в этом взгляде, на несколько мгновений опалила её огнём неудержимого желания. Сейчас, в эту самую минуту, он овладевал ею, и она ничего не могла с этим поделать! В звенящей тишине – словно последний аккорд композиции поглотил все звуки мира – Марго видела, как менялось его лицо. Сначала опали бешено раздутые крылья носа, только что извергавшие пламя. Потом разгладились складки между бровей, а расширенные зрачки сузились до нормальных размеров. Наконец он медленно опустил вскинутую назад и вверх руку с растопыренными пальцами, улыбнулся и шутливо боднул её, отпуская.

– Браво! – воскликнула Майка. – Вы видите?! Видели?! Это то, что надо! То, что надо!

И тогда, словно кто-то скомандовал «отомри», все захлопали, принялись что-то выкрикивать и бурно обсуждать, – даже те, кто несколько минут назад предвкушал провал Марго.

На Слишком Молодого было жалко смотреть. Майка повисла на его руке и принялась что-то ему втолковывать по горячим следам, дирижируя свободной рукой. Он же нервно перебирал кнопки магнитофона, тыча пальцем то в прямую, то в обратную перемотку, и покорно, стиснув зубы кивал. Может быть, случайно, а может, он осознанно хотел остановить поток Майкиного энтузиазма, но в какой-то момент его палец опустился на «пуск» – и в следующую секунду грянули трубы Свиридовской «Метели», любимого вальса Марго. Тамаз подхватил её, ещё не успевшую отдышаться, и они понеслись по залу в торжествующем головокружительном вальсе, их примеру последовал кое-кто из присутствующих, и в тот момент, когда Тамаз поднял Марго и закружил над полом, раздался похожий на выстрел хлопок закрываемой двери…

……………………..

Эта репетиция стала началом непредсказуемого и увлекательного спектакля, о подоплёке которого знали только двое – Марго и сам Тамаз. Пожалуй, ещё Майка догадывалась, куда дует ветер: она видела картину со стороны и немного сверху. Но Майка предпочла помалкивать в надежде, что в случае успеха выгорит и её дело. Остальным отводилась пассивная роль статистов в пьесе, разыгрываемой опытным режиссёром, он же – один из главных героев.

Надо отдать ему должное: Тамаз никогда не переигрывал. Оставаясь абсолютно естественным, он умело дёргал за ниточки их страстей и амбиций, очевидных и тайных пороков. Впрочем, что эта режиссура не имела ничего общего с холодным расчётом или бездушной манипуляцией – она была целиком интуитивна. «Тамаз, что ты вытворяешь?» – спросила Марго после первой, памятной, репетиции. «Всё нормально, – отмахнулся он. – Не дрейфь. Просто кое-кого пора поставить на место. Не знаю, как ты, а я не выношу паскудства». «И как ты собираешься это сделать?» – «Не я, а мы. На всякий случай запомни: ты – моя девушка!» – «Да?.. И что от меня требуется?» – «Ничего особенного. Просто доверься мне. – И, заметив, как она напряглась, добавил, широко улыбаясь: – Не бойся, насиловать тебя я не собираюсь!»

После каждой репетиции, ожидая Марго, он курил на улице с парнями. Пока они травили анекдоты, трепались о том – о сём, Слишком Молодой находился тут же, демонстративно поджидая свою новую подружку. Но с этой ролью, как и с танцем, пока справлялся плохо: его лицо, вместо нетерпения влюблённого, выражало оскорблённое самолюбие. К тому же, как только Марго показывалась в дверях, Тамаз торопливо прощался и, подхватив её под руку, уводил прочь, лишая его удовольствия продемонстрировать свою новую привязанность.

Однажды кто-то, не сдержав любопытства, бросил им вслед:

– Куда это вы каждый вечер сбегаете?

Он медленно обернулся и, выдержав короткую паузу, ответил с обезоруживающей улыбкой:

– Ко мне, конечно. Хотите с нами? У меня есть отличный кофе!

«Этого ещё не хватало!» – подумала Марго. Но она беспокоилась напрасно: предложение не вызвало ничего, кроме замешательства. Раздались сбивчивые оправдания, которые Тамаз пресёк в свойственной ему дружеской манере – поднял обе руки ладонями вперед, как бы останавливая поток извинений.

– Всё нормально! Значит, в другой раз…

– Паршивец, – прошипела Марго, когда они удалились на достаточное расстояние. Тамаз расхохотался (можно было только догадываться, как истолкуют этот хохот те, кто сейчас смотрит им вслед). Отсмеявшись, сказал:

– Тоже мне, интрига! Если они до сих пор считали, что я целомудренно провожаю тебя до подъезда, то они ещё глупее, чем кажутся.

– Но ведь это действительно так!

– Да, и это довольно печально… Но им об этом знать не обязательно! – Он помолчал и добавил. – Вообще-то тебе было бы полезно забросить чепец за мельницу…

– Перестань!..

…Когда переодевались перед следующей репетицией, Сомова спросила:

– Ну и как кофе?

В раздевалке повисла неловкая тишина. Марго не сразу поняла, в чём дело.

– Какой кофе?

Но, увидев эту сальную физиономию, предвкушающую её смущённые оправдания и то, как она будет впоследствии рассказывать об этом их общему другу – «Ты бы это видел! Она завертелась, как уж на сковородке!» – Марго вспомнила о приглашении Тамаза. Сомова подтвердила её догадку: