Карфагена не будет
Шрифт:
Провал операции «Карфаген» Ленька Колычев переживал болезненно: рухнули последние надежды, потерян безвозвратно еще один друг. Дня три Ленька отсиживался на сеновале, не высовывая носа и не желая встречаться с единственным своим единомышленником Толей Карелиным, который после нескольких тщетных попыток проникнуть в убежище вожака бесцельно слонялся по деревне, стараясь не попадаться на глаза пионерам. А по деревне из уст в уста передавались самые фантастические слухи о налете на пионерский лагерь. Взрослые выслушивали их с улыбкой, приписывая случившееся озорству, а ребята верили в них. Больше всего восхищались они геройским поступком Аленки Хворовой. По их словам, Аленка, рискуя жизнью, бросилась на выручку Кости и Гоши, спасла их и отстояла лагерь. О Полкане же никто не вспоминал… Толя узнал, что Никита организовал группу контрразведки и что первостепенная задача этой группы — во что бы то ни стало раскрыть и обезвредить неизвестных налетчиков.
Эти новости Толя хотел немедленно сообщить вожаку. Навестить его в убежище он опасался: вчера Ленька не пожелал видеть приятеля и, когда тот пробрался на сеновал, запустил в него старым ботинком и чуть было в лоб не угадал. «Расстроился человек, — думал Толя. — Но ведь и у меня тоже, между прочим, нервы имеются. Походил бы он по деревне, послушал, что говорят…» А встретиться с вожаком надо было во что бы то ни стало. Вымеривая шагами расстояние от колычевской калитки до угла сеновала и обратно, Толя размышлял о превратностях человеческого счастья. «Не везет Леньке! Сколько раньше друзей было, а теперь я один».
— Толька! Толян!
Толя остановился, прислушался. Кричал Ленька. Он посмотрел на слуховое окно сарая и заметил в нем угрюмую, с всклокоченным чубом физиономию. Ленька!
— Иди сюда.
Толя побежал к воротам, чтобы через дверь пройти на сеновал, но Ленька крикнул:
— Через плетень!.. Через плетень залезай!
Наконец-то приятели могли обсудить события последних дней. Толя выложил все слухи: и про налет на лагерь, и про группу контрразведки.
— Теперь шагу ступить нельзя будет, — сказал он в заключение. — Конец нашим походам! Демка забегал ко мне, — добавил он, помолчав. — «Про то, что вы на лагерь нападали, я, говорит, ни слова. А коли вы еще что плохое сотворите, на себя пеняйте! Чтобы ни слуху ни духу не было слышно. В сады чтоб не лазили, ребят не драли…»
Особо предупредил про школьный сад. «Я, говорит, знаю, что вы осенью мечтаете яблочками да грушами поживиться: сам хотел вместе с вами когда-то на это пойти. Теперь заруби себе на носу и Леньке передай, чтобы забыл про это. Даже если не вы, а кто другой в наш сад залезет, вам отвечать придется. Так что советую охранять!» Вот он какой!
Ленька с осунувшимся от бессонницы лицом хмурил темные брови. Временами на его губах появлялась не презрительная, как прежде, а виноватая усмешка. Выслушав Толю, он чуть оживился:
— Значит, Никита не знает, кто на лагерь нападал?
— Нет.
— Так вот… — Ленька осекся. Было видно, что он борется с собой, прежде чем высказать другу все. Три дня он думал над этим и решил, решил твердо и бесповоротно сказать об этом вслух… — Я, Толька, — продолжал он, — тоже думаю, что все эти штучки, которые раньше были, бросать надо: плетью обуха не перешибешь!
— К Никите подадимся?
— Видно будет! Давай повременим самую малость. — Ленька потер ладонями виски. — Пойдем рыбачить на Зеленый плес? Пойдем? Шагай тогда домой, забирай удочки, котелок… Картошка и лук припасены. Черви накопаны…
— С ночевкой?
— Заночуем.
— Знаешь, Ленька, завтра Глухих практику с кружком проводит. У Зеленого плеса. Комбайном управлять будут. Там на одном участке хлеб созрел.
— Но-о!
— Слово!
— Да… — не договорив, Ленька нахмурился и сказал: — Дуй за удочками, клев прозеваем.
Толя спустился во двор, перелез через плетень и, мелькнув сиреневой майкой, скрылся за поворотом дороги. Ленька не успел собраться, а короткие свистки на улице уже извещали его, что друг в полной боевой готовности.
— Скоро управился, — похвалил Ленька.
— Удочки забрать — дело не трудное.
— Шагаем!
За деревней, у березовой рощи, приятели чуть не столкнулись с пионерами. Юркнув в рожь, пропустили их мимо. Отряд с песней шагал по пыльной дороге, сверкая десятками босых ног. В голове колонны рядом с Никитой и Гошей Свиридовым — Демка. Глаза его — радостны и счастливы. Он пел самозабвенно, широко раскрывая рот:
Дорогая земля без конца и без края…
Серебряный голосок Аленки выделялся из общего хора, выводил замысловатые, переливчатые и удивительно приятные трели, невольно вызывал восхищение.
— На полевой стан пошли, — сказал Толя. — На практику.
— Веселые…
— С чего плакать-то.
Переждав опасность, приятели двинулись к реке. Они поставили переметы, несколько жерлиц и, снарядив удочки, уселись в камышах. Из-за кустарника, что гривкой топорщился на крутояре, до реки долетал рокот моторов и голоса прибывших на практику пионеров.
— С утра хлеб убирать начнут, — проговорил Толя, прислушиваясь к разноголосому шуму.
— На поплавок смотри. Видишь, ныряет…
Прохладно на реке ночью. Прохладно и комаров уйма, но зато красиво. Сонно плещется о берег черная вода, перечеркнутая светящейся лунной дорожкой. Темные камыши под крутояром забрели по колени в воду и замерли, задремали над ней. На той стороне безмолвный ночной лес. И веет от него какой-то необъяснимой сказочной таинственностью. Вот-вот, кажется, раздвинутся вековые сосны и ели, пропуская громоздкую ступу с длинноволосой и страшной бабой-ягой, или там, в глубине, в самой чащобе, вспыхнет волшебным оперением своим красавица жар-птица.
— Замерз, — сказал Толя, передернув плечами, и поплотнее закутался в широкий отцовский ватник. — Костер-то вовсе не греет. Сядешь лицом — спереди жара, сзади холод. Спиной повернешься — наоборот получается.
— Ухой согреемся, — ответил Ленька, помешивая деревянной ложкой бурлящую в котелке воду. — Должно быть, готова.
Нарезав хлеб, они прилегли у котелка. Толя зачерпнул в ложку наваристой ухи, подул на нее и, откусив хлеба, принялся с фырканьем схлебывать запашистый солоноватый бульон.
Уха, как и говорил Ленька, согрела их, вернула бодрое настроение. Толя спустился к реке, вымыл котелок, набрал чистой воды и повесил на костер.
— Чай будет.
Ленька, подперев кулаком подбородок, лежал на груде веток и наблюдал за тем, как огонь, причудливо играя, пожирал сушняк.
— Ты, Ленька, порядочного подъязочка вытащил. Я думал, сломается удилище.
— Бамбуковая?
— И они ломаются…
— Толька, — перебил его Ленька. — Пойдет Никита на мировую?
— Должен…