Карибы
Шрифт:
5
Адмирал Моря-Океана, дон Христофор Колумб, вице-король Индий, простоял четыре дня в спокойных водах, после того как обнаружил руины злополучного форта Рождества и убедился, что из тридцати девяти человек, оставшихся на острове год назад, не осталось в живых никого. Удостоверившись также, что покойники не спрятали золото под полом хижины покойного губернатора Диего де Араны, он решил наконец покинуть залив.
При этом он даже не потребовал никаких объяснений от своего друга, вождя Гуакарани, хотя ни единой минуты не сомневался в его предательстве, ограничившись лишь обещанием непременно свести счеты
Большинство членов экспедиции, принимавших участие в первом путешествии, были до крайности возмущены таким равнодушием адмирала к трагической судьбе товарищей, однако тот остался глух к протестам и оставил безнаказанным проступок Гуакарани, видимо, считая, что тридцать девять жизней — не столь уж высокая цена по сравнению с тем, чего он уже достиг и чего надеялся достичь в будущем.
Луис де Торрес, служивший во время первой экспедиции Колумба королевским толмачом, во второй предпочел принять участие как частное лицо и старался как можно меньше попадаться на глаза адмиралу, прекрасно зная тяжелый характер вице-короля Индий и помня обо всех прежних стычках, вызванных его нежеланием согласиться, что они действительно достигли берегов Индии и Сипанго.
Вернувшись в Кадис, он пришел к выводу, что для иудеев, а также обращенных в последнюю минуту, как и он сам, в Испании Изабеллы и Фердинанда нет будущего, и потому в числе многих других предпочел авантюру Нового Света, лелея надежду, что его религиозные убеждения не принесут столько же горестей, как в старой Европе.
Лично он всегда придерживался той любопытной теории, что ни одна захватническая война не влечет за собой столько несчастий, смертей и ненависти, как тайные и темные религйозные войны, поскольку был твердо убежден, что разные боги явились на землю именно для того, чтобы сеять раздор среди людей, хотя большинство богов зачастую и размахивает знаменем мира и любви.
— Чрезмерная вера губит вернее шпаги, — не уставал он повторять. — Ведь для того, чтобы владеть шпагой, необходимы опыт и мужество, в то время как слепая вера вполне может быть оружием труса и невежды.
А в Испании того времени жило бесчисленное множество трусов и невежд, обнаруживших в преследованиях, пытках и убийствах иудеев, еретиков и мавров выход для своих бесконечных обид и раздражения, не опасаясь неожиданного возмездия.
Таким образом, Индии открывали новый горизонт, еще не испорченный бездумной яростью фанатиков, вознамерившихся превратить братскую любовь Христа в ничем не оправданную ненависть христиан. Поскольку в форте Рождества осталось несколько его лучших друзей, Луис де Торрес пришел к выводу, что именно там он найдет наконец мир, к которому стремился.
И вот теперь он обнаружил, что почти все его друзья погибли, а единственный выживший — безумный канарский козопас с рыжими волосами — бесследно исчез, оставив загадочное сообщение, написанное на надгробной плите.
Что он хотел сказать этим сообщением, и как случилось, что Сьенфуэгос, самый юный и неопытный из всех оставшихся на Гаити, оказался единственным, кому удалось спастись?
Снова и снова задавался он этими вопросами, снова и снова пытался отвечать на них прекрасной Ингрид Грасс, виконтессе Тегисе, которая, казалось, все эти месяцы жила, как на иголках, сгорая от тревоги за судьбу своего обожаемого Сьенфуэгоса.
— Но где же он? — повторяла она.
Ну и как объяснить безоглядно влюбленной женщине, что вероятность того, что неопытный парнишка смог выжить в самом сердце враждебного мира, каким казался этот остров — один шанс на миллион?
— Может, и так, — невозмутимо признала Ингрид. — Но думаю, он жив.
— Почему?
— Потому что если бы он был мертв, я бы это почувствовала. Он жив и вернется.
Дон Луис лишь махнул в сторону густых джунглей и цепочки острых пиков, возвышающейся вдали, и спросил:
— Но где он? В этой сельве, кишащей зверьем и змеями, или в горах, населенных дикарями?
— Не знаю. Но знаю, что он жив, и я буду его ждать.
Она была решительной и упорной, самым сильным и в то же время самым хрупким созданием на свете, никто другой не любил так сильно, никто не был готов пожертвовать всем, даже собственным именем и личностью, чтобы однажды вернуть потерянное счастье.
Больше не было гордой белокурой немки Ингрид Грасс, виконтессы де Тегисе, супруги жестокого капитана Леона де Луны; вместо нее появилась скромная и темноволосая донья Мариана Монтенегро, вдова офицера одного из фламандских полков, что отправилась за тридевять земель от своей родной Сепульведы в надежде забыть нестерпимую боль от потери любимого мужа.
— Зачем? — поинтересовался Луис де Торрес, узнав о твердом решении Ингрид сменить имя.
— Потому что я знаю своего мужа, он никогда не успокоится и не позволит мне просто так сбежать с Гомеры. Он поклялся, что предпочтет видеть меня мертвой, чем рядом со Сьенфуэгосом, а Леон не из тех, кто клянется попусту. Он меня найдет, но я хочу, чтобы это оказалось непросто.
— Он же не станет пересекать океан только ради мести.
— Если я сделала это ради любви, но он может так поступить из ненависти, ведь, в конце концов, это главные человеческие чувства, и они довольно похожи. А у него еще и взыграла гордость. Он приплывет. Не знаю, скоро ли, но приплывет.
— Я сумею вас защитить.
— Лучший способ защиты от оскорбленного мужчины — это избегать его. Поэтому я и не хочу, чтобы кто-нибудь знал мое настоящее имя.
— Тогда и Сьенфуэгос нас не найдет.
— Об этом не беспокойтесь. Я сама буду его искать.
Но вскоре стало ясно, что найти Сьенфуэгоса будет весьма нелегкой задачей, поскольку после долгого месяца скитаний с эскадрой вокруг берегов Гаити — или Сибао, как многие успели прозвать это место — адмирал решил основать город Изабелла, причем выбрал для него самое нездоровое и неподходящее для жизни место.
Будучи моряком, он мало знал о жизни на суше и мало о ней беспокоился, ему лишь нужна была безопасная гавань для кораблей, и потому злополучный первый город в Новом Свете построили не с мыслями о людях, а лишь с мыслями о кораблях, которые не страдают ни от удушающей жары, ни от зараза из окружающих болот, ни от смертоносных туч комарья, превращающих вечера в ад.
Вице-король приказал возвести в центре глубокой бухты, окруженной мангровыми зарослями, большой барак для королевских войск, собственный каменный дворец и хижины колонистов. Там их и построили, поскольку на этих берегах его слово было законом, несмотря на то, что наиболее опытные капитаны армады, в том числе смелый и увенчанный славой Алонсо де Охеда, настойчиво объясняли Колумбу, что в этом месте очень мало возможностей для обороны против вероятного нападения туземцев.