Карл Брюллов
Шрифт:
И вот теперь Юлия здесь. Должно быть, уже с Карлом в его мастерской или приказала разыскать его и доставить в ее дворец на Елагином острове, в «Славянку», или где она разместилась. Прекрасная, непостижимая женщина!
Наверное, мы могли бы проговорить целый день, но краткий перерыв закончился и Александр Павлович был отозван приехавшими от поставщика грузчиками, привезшими бережно завернутые в оберточный материал скамьи для прихожан.
«Юлия в Петербурге, — звучало у меня в голове, точно колокольный звон. — Наконец-то я увижу ее. Увижу музу Карла не на картине, а лично…»
Я размечтался, и мне совсем не хотелось возвращаться домой. Я зашел по пути в «Золотой якорь», дабы выпить бокал вина и хоть как-то успокоить
Рассуждая так, я подозвал к себе расторопного полового в застиранной рубахе с кушаком, заказал себе белого вина, пирог с черемшой, балыка и икры. Отыскал с виду покойное место за одиноким столиком у окошка и, кивнув на него половому, устроился там, погрузившись в сладкие грезы. Общая зала нисколько не изменилась с того дня, как я в последний раз был здесь с Федором Солнцевым. Стены были выкрашены масленой темно-зеленой краской, потолок казался коричневым из-за трубочного дыма, даже висевшая тут со времен царя Гороха люстра казалась черным пауком, расположившимся над отдыхающими и раскорячив гнутые чугунные черные лапы, с которых свисали черные от копоти стекляшки. Тут же передо мной возникла пепельница, бутылка вина и грубый бокал, через пару минут подоспела красиво нарезанная рыба, миниатюрная вазочка с икрой, из которой торчала небольшая ложечка. Следом уже несли пирог и тарелочку с сыром — подарок от хозяина. На соседнем столике передо мной какой-то купец, одетый в длинную бекешу и шаровары, уплетал воняющие на все заведение щи со сметаной; рядом со щами стояла глубокая тарелка с квашеной капустой, из которой торчала одинокая, цветом своим сильно напоминающая сигару сосиска. Купец или, возможно, он был только похож на купца, был явно доволен собой. То и дело, довольно чавкая, незнакомец озирался по сторонам, явно выискивая, с кем из добрых людей можно было бы перекинуться парой слов.
Вскоре меня отвлек бесцеремонный шлепок по плечу. Я обернулся, тут же наткнувшись на усатую морду уже достаточно набравшегося Яненко в стареньком порванном в подмышках тулупчике с компанией еще трех потрепанных личностей.
Все хочу спросить тебя, Петр Карлович: правда ли, что государь наш, Николай Павлович, увидев твою работу, сказал как-то: «Ну, Клодт, ты делаешь лошадей лучше, чем жеребец»? — Яненко зашелся в хохоте.
Правда. — Я пожал плечами. Что тут поделаешь, если правда. Сколько лет назад государь изволил пошутить, а до сих пор помнится, зараза. На моем могильном памятнике, пожалуй, выбьют именно это изречение.
— Да ты не тушуйся, брат, ишь зарделся, точно красна-девица. Мужчине такое должно быть приятно, или я не прав? — Ему с радостью поддакнули его товарищи. — Кстати, я только что от Великого. Сбежал, можно сказать, от праведного гнева, ребята могут подтвердить. Явилась беда, откуда не ждали. — Он мерзко захихикал.
Ага. Видели разбушевавшуюся итальянскую фурию. — С готовностью пояснил маленький лохматый собутыльник с пропитым лицом и фингалом под глазом.
Юлия Павловна у Брюллова? — Невольно вырвалось у меня.
У него. Не у меня же. — Расплылся в слащавой улыбке Яненко. — Влетела, Карла с постели подняла; нас, точно сор поганый, из дома выбросила; кухарку, Эмилией нанятую, рассчитала и тут же уволила. Лукьян за ней ходит бледный, трясется, песий сын, что его за растрату барских денег к ответу призовут, каналья. И правильно сделают, потому как толковый лакей завсегда с господского рубля гривенник для себя припрячет, а этот плут, пожалуй, всю полтину загребает. Говорят, день-два Юлия Павловна дела с наследством своего дедушки порешает [45] и в Славянку двинутся.
45
Литта-Висконти-Арезе Джулио Ренато умер в 1839 году. Все свое колоссальное состояние и художественные коллекции Литта (ум. в 1839 г.) разделил между Юлией, де-юре внучкой его жены Екатерины и двумя побочными детьми.
Карл уедет? Уедет, не предоставив объяснительную? Не получив развода? Бросив все? Уйдет вслед за этой непостижимой женщиной, исчезнет, только мы его и видели?
Мой ошарашенный вид заставил приятелей дружно рассмеяться. Они стучали по столу кулаками и требовали немедленно выпить за бабу Карла. Я встал и, сунув какие-то деньги слуге, выскочил вон.
Домой или к Карлу? А если у него Юлия Павловна? Не так я представлял себе встречу с графиней Жюли, но что тут поделаешь? Должно быть, Карл уже знает, что я договорился с Лангером, уверился в нас и в ус не дует. Или… тут мне припомнилось, как Карл обычно пишет — быстро, страстно, только по охотке, пока горит в нем огонь, что-то различают глаза и держат ноги. Мне говорили, что работая над большими произведениями, он буквально отваливался от холста, падая без чувств там, где только что стоял.
«Я завидую тем, кто может работать день за днем, как брат Александр, как ты, как другие… я не такой». Вспомнилась фраза, оброненная как-то Карлом. Да, он все делает на порыве: любит, пишет, дружит. Все запоями. Не сделал, пока было вдохновение, дальше уже навряд ли. Оттого и мастерская сплошь заставлена недописанными холстами, оттого и толпы обиженных заказчиков, которых досада берет, что проходят месяцы и годы, а обещанной картины как не было, так и нет.
А Юлия… судя по всему, тоже буря и ураган. Стихия, способная взорвать и нести силой своего непостижимого гения. Не исключено, что сейчас Карл вовлечен в феерическую орбиту и теперь уже несется по радужным волнам навстречу бог весть, какой беде.
Определенно, Карла следовало остановить, переговорить с Самойловой, втолковать ей всю опасность положения ее друга, если уж собственная репутация ее не волнует. Впрочем, она не могла не знать о том, что происходит с ее Бришкой. Не зря же Александр Павлович писал ей в Рим, не удовольствия ради она летела в Россию, желая только одного — спасти любимого. Прикрыть если не от удара правосудия, то хотя бы от демона отчаяния.
Когда-то поговаривали, будто бы Карл и Юлия собираются пожениться. Почему бы и нет? Для кого-нибудь другого подобный неравный брак был бы невозможной преградой счастью, но только не для последней Скавронской, живущей по своим собственным правилам. Почему бы и нет? Она сказочно богата, знатна и, судя по работам Карла, невероятно красива, он — известнейший художник, академический профессор. Александр Павлович получил дворянство и имеет свой герб [46] , отчего же и Карлу не испросить для себя того же?
46
По получении ордена и звания профессора архитектуры А.П. Брюллов ходатайствовал о даровании герба его фамилии, Высочайше утвержденного 29 апреля 1838 г.
Мысли завертелись с неожиданной скоростью. Что им мешает обвенчаться? Только не расторгнутый пока брак Брюллова. Но если за дело взялся Лангер, вопрос можно считать решенным. Они и так столько лет жили вместе, открыто на глазах у всего света. Отчего же теперь? А может, как раз сейчас они и планируют свою дальнейшую совместную жизнь, в ожидании развода и скорейшего бракосочетания?..
Наверное, следовало взять карету, но вместо этого я шел и шел к себе ли, к Карлу ли… а впрочем, дорога-то одна. В конце концов решил, что если увижу зажженные окна Карловой мастерской, сперва зайду к себе и пошлю туда слугу с упреждающей запиской, а уж потом и сам…