Карл Брюллов
Шрифт:
За «Попутной» следовала «Прощальная» — не столь яркая, но доведшая до слез Уленьку и гостивших у нас в тот момент ее подругу Солнцеву и сестру Марию Критон.
Пришедший к нам в который раз послушать Глинку Карл был опять немного простужен и оттого раздражителен. Недавно просил высочайшего разрешения расписывать купол Пулковской обсерватории и получил отказ. Жалея болезного, после обеда нянька увела его в спальню, где растерла водкой и дала чая с медом. После чего он уснул, точно ребенок.
— Карлу Павловичу так не подходит здешний климат, отчего бы ему было не поехать в Италию к супруге? — глядя на вернувшуюся няньку, спросила Солнцева.
К какой супруге? — насторожились мы с Уленькой.
Как «к какой»? — в свою очередь удивилась Леночка. — К Юлии Павловне, к кому еще? Ой, да не делайте, Петр Карлович, вида, будто не знаете. Весь Петербург в курсе, а вы один нет.
Точно-точно, обвенчались по лютеранскому обычаю. — Мария поправила кружевную шаль. — И свидетели есть, и в Москве по этому поводу уже столько раз тосты поднимали. Одного не пойму: отчего они сами сей факт в секрете держат? Шила в мешке…
Вот-вот, Яненко был на свадьбе со стороны жениха, а со стороны Юлии Павловны — ее управляющий Мишковский. Вот где у нее имение Графская Славянка, там они и обвенчались пред господом.
Но, раз они, как вы утверждаете, поженились, отчего бы Карлу скрывать? Почему он не поехал вместе с ней? Ведь это было бы вполне логично! — не выдержал я.
Несколько не логично, — затараторила Солнцева. — Во-первых, когда Карл Павлович сочетался законным браком с Юлией Павловной, еще помнился скандал с его бывшей женой. Их, конечно, развели по всем правилам, но всегда есть опасения, что жена может оказаться беременной, а тут они должны были знать наверняка. Потому как после скандала государь ни за что не оставил бы ребенка падшей женщине. В то время как бездетная Самойлова приняла бы еще одного малыша с распростертыми объятиями. Но, если объявить о бракосочетании в открытую, Эмилия из одной только ненависти изведет ребенка еще во чреве или родит и нарочно подкинет в сиротский приют. Мало ли таких случаев? А так — у нее еще есть надежда снова заполучить Карла — почему бы и нет, если тот по-прежнему холост, и его подружка упорхнула к себе в Италию? Они даже ссору изобразили, точно в театре, чтобы всем стало ясно — полный разрыв отношений. — Солнцева была очень довольна собой. Ее хорошенькое личико раскраснелось, огромные кукольные голубые глаза блестели.
— Кроме того, он же сколько лет по за границам разъезжал, теперь он профессор, ученики, обязательства… Их-то с собой не заберешь. Отрабатывать требуется, — предположила Мария.
Мы с Уленькой переглянулись, ища поддержки друг у друга. На самом деле правильнее всего было бы тотчас разбудить Брюллова и попросить его дать объяснения, но вместо этого мы сидели и слушали сплетни.
С того памятного разговора прошло полгода, а я все никак не мог выкинуть из головы женитьбу Карла. Вот как это иногда бывает. С одной стороны, гложет обида; казалось бы, так и побежал бы теперь к нему, так бы и потребовал объяснений, только все равно ведь не побегу никуда. Не мое это дело — в чужие жизни без спросу лезть. Захочет, сам расскажет.
Хотя, должно быть, так уж устроен человек, что не может его ум бездействовать, а все ищет каких-нибудь объяснений, тщится нащупать спасительные мостики, связывающие один факт с другим. Я искал подтверждений состоявшегося венчания. Где искал? Ясно, что не церкви объезжал, друзей не баламутил с расспросами, привечал только, что вокруг творится, искал факты, и находил… Вот, например, один: не больше месяца прошло с очередного, готового разразиться, да только словно повисшего в воздухе, скандала.
Однажды, вернувшись после ночного кутежа с дружками, Яненко застал свою дочь Лизу в объятиях Брюллова. Последовали бурные объяснения, после которых Яков Федосеевич запретил Карлу на пушечный выстрел приближаться к Лизке, саму же дочурку в тот же день услал в деревню. А теперь вопрос: отчего Яненко было бы не принудить своего дружка жениться на дочери, коли у них далеко зашло? Тем более, что Елизавета Яненко с того дня забрасывает всех знакомых и даже незнакомых, но влиятельных дам слезливыми посланиями, дабы те повлияли на папеньку, растопив его ледяное сердце.
Неужели только из-за того, что те не удосужились испросить его родительского благословения? Да ни за что не поверю! Тем более, что Карл — его друг, учитель, кумир и почти что бог. Напрашивается единственный ответ: потому и не предложил Яненко решить дело свадебкой, что знал о том, что Брюллов уже связал свою жизнь с Юлией Павловной.
Другой очень похожий случай произошел с сестрой Михайлова. Там, по слухам, дело закончилось двумя картинами, которые Карл написал для этого бездаря. Опять же откуп, но не женитьба. Как будто бы Карл Брюллов — не известнейший художник, профессор и состоятельный мужчина, о котором мечтать можно? Неужели родство с таким человеком, с таким семейством менее выгодно, нежели две картины, одна из которых давала возможность отправиться за границу? Да ни в коем случае! И если и искать достойного во всех отношениях жениха, то кого можно противопоставить Карлу Брюллову?
Тем более, что обе девицы были обесчещены им, а стало быть, он был просто обязан жениться на одной из них, но отчего-то подобное решение так и не пришло никому в голову.
Справившись с Михайловской «барщиной», Карл писал Ивана Андреевича Крылова, сам пригласил его, льстил, угождал, заставлял учеников читать вслух, все ради того, чтобы удержать литератора, но тот не выдержал и сбежал. Портрет остался незавершенным.
Однажды у себя дома мы с женой вновь затронули тему женитьбы Брюллова. Время было позднее, дети давно спали, и мы, должно быть, спорили на повышенных тонах, потому что вдруг перед нами возникла одетая в просторную ночную рубашку с пушистым платком на плечах наша старая нянька.
— Женился? Держи карман шире, — равнодушно махнула рукой она, должно быть, услышав наш разговор. — Проклял он ее, вот что было на самом деле, как есть взял и проклял. — Она размашисто перекрестилась. — Я-то ему компрессы ставила, одеяло, точно маленькому, подтыкала, слышала, о чем он во сне бормочет. Знаю.
— Как «проклял»? Что за вздор? — Вскочил я.
— А то и есть, касатик, что Юлия Павловна — еще та штучка, все знают. Отчего, спрашивается, их с Николашкой Александровичем-то развели? Говорили, будто бы из-за того, что тот шибко проигрался. Да разве ж за это разводят? Семьи рушат? Изменила она ему с этим, как его? С французским посланником графом Пьером Ла-Феронне, или с Барантом-сыном. А сам Николашка в Александру Римскую-Корсакову влюблен был. Про то среди слуг только что песен сложено не было.
— Не в ту ли, что воспевал Пушкин? Александра Александровна? — Было немного досадно, что вместо того, чтобы остановить няньку, я, как ни в чем не бывало, начал сам расспрашивать ее.
Ее, матушку. — Нянька пожевала ртом.
А как это проклял? — Уленька явно не собиралась благоразумно заканчивать разговор.
А так и проклял. Сказал: раз не со мной, то и ни с кем. Ибо я тебя для вечности писал, и вся ты теперь моя до гробовой доски. А ежели с кем еще блудить станешь или, не приведи господь, замуж попытаешься выйти — знай, что любому, кто к тебе приблизится, через это холодная могила. Аминь.