Карл Ругер. Боец
Шрифт:
– Это как-то связано с тем нашим разговором?
– Да, – кивнула Виктория. – То, о чем я вас тогда спрашивала, никак не связано с моим видением. Просто мне показалось тогда… Я ошибалась, Карл. Теперь я это знаю, но сначала я должна вам рассказать о себе. Возможно, после этого вы не захотите продолжать разговор. Что ж, это ваше право, но я все-таки хочу вам рассказать. Я этого никогда никому не рассказывала и даже не предполагала, что когда-нибудь расскажу. Но я так решила. Вы готовы выслушать мою историю, Карл?
– Все, что вы сочтете возможным мне доверить, останется между нами, – твердо сказал
Шелк, сказал он себе, рассматривая кусок грубой холстины. Непременно, шелк.
Он провел рукой по шероховатой поверхности, чувствуя, как разглаживаются и утончаются под пальцами нити и исчезают узлы.
Белый? – задумался он. Снежно-белый шелк, суринамские кружева с серебряной нитью, млечный атлас с искрой… Ведь так?
Возможно, что и так, подумал он, с сомнением рассматривая ткань. Но, кажется, воображение увело меня слишком далеко. Все это скорее подходит для дамы, чем для кавалера.
Да, из всего этого могло получиться дивное бальное платье. Морозная свежесть, холодная отчужденность…
В этом образе что-то есть, согласился он. Пояс из кованого серебра, украшенный мелкими-мелкими алмазами, серебряное шитье, намекающее на снег и лед горных вершин…
Да, решил он, именно лед! Серебро по лифу и рукавам, почти обнаженная смуглая грудь, а над ней тяжелое колье с крупными бриллиантами и сапфирами.
Бриллианты… Он огляделся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего. Взгляд задержался на очаге.
О да! – решил он. Угли и алмазы имеют сходную природу, а сапфиры?
Сапфиры, как он тут же понял, лежали прямо под ногами. Некоторые из этих мелких камешков, вдавленных его ногами в земляной пол хижины, вполне могли стать сапфирами. Могли?
Непременно, решил он. Могут и станут!
Я забыл про туфли! – вспомнил он вдруг. Туфли! Шелковая основа, исчезающая под сеткой серебряного шитья? Да, это будет славно смотреться на длинных ногах с узкими лодыжками.
Идея с серебряным шитьем была хороша и тем, что напомнила ему еще об одной серебряной сеточке, которая должна была покрывать волосы.
Чем же ее украсить?
Ну если честно, то выбор был невелик: алмазы и сапфиры. Может быть, немного изумрудов и рубинов, но совсем чуть-чуть, для контраста. И пряжки для пояса и туфель, вырезанные из голубых с дымкой опалов.
Значит, женщина. Он уже начал свыкаться с этой мыслью. Почему бы и нет? В конце концов, на то и маскарад, чтобы спрятаться под маской.
О! – подумал он огорченно. О маске-то я и забыл! Это должно быть…
Впрочем, неизвестная женщина уже жила в его воображении, создавая саму себя. Каждая следующая деталь была всего лишь логическим продолжением уже известного ряда.
Ну конечно! – усмехнулся он. Полумаска из чеканного серебра, тонкого, как бумага, холодного, как лунный свет. И взгляд черных, как благородный опал, глаз, таинственных, как глубины омута, и таких же опасных!
Это хороший образ, согласился он. Интересно, скольким мужчинам я разобью сегодня сердце?
Зеркала в его лачуге, естественно, не было. Такие предметы роскоши плохо сочетались с образом немого урода Эри Губошлепа, зарабатывавшего на жизнь обжигом угля. Но если уж колдовать, то почему бы не наколдовать
Эри «прислушался». Эфир горел и корчился под ударами магических пассов, арканы рвали в клочья плоть тонкого мира, желания взлетали ввысь, как огни фейерверков, и страсти наполняли воздух ночи электричеством, способным вызвать бурю.
Нет, усмехнулся он, не сейчас, не здесь.
Мановением руки Эри воздвиг перед собой огромное зеркальное полотнище и скептически осмотрел свое отражение. Собственно, ничего нового он не увидел. Грубое лицо с крупными неправильными чертами, маленькие мутные глазки невразумительного цвета под низким лбом, выпуклые надбровные дуги и редкие сивые волосики на бугристом черепе, да еще слюнявый рот с толстыми жирными губами…
Урод, почти весело подумал Эри. Как есть, урод!
Он быстро сбросил грязную потную одежду, скользнул равнодушным взглядом по жирному массивному телу и косолапым ногам и начал трансформацию. Он уже знал, какой она будет, таинственная незнакомка, чье платье и украшения лежали сейчас на столе.
Трансформация – мучительный процесс. Болят кости, меняющие свою форму и размер, горит огнем плоть, формируемая заново одной лишь силой желания, зудит кожа, и, кажется, не остается ни одного, даже самого маленького кусочка тела, который бы не страдал и не вопил от ужаса превращения. Прошло несколько томительных минут, в течение которых Эри видел перед собой только кровавый туман и клял себя за безрассудство, заставившее его обречь себя на эти совершенно ненужные мучения. Но время трансформации неожиданно истекло, туман перед глазами рассеялся, и он увидел в зеркале свой новый облик.
Из прозрачной глубины Зазеркалья на Эри глядела обнаженная красавица. Она была высока, смугла кожей, ее черные слегка вьющиеся волосы спадали на тонкие плечи двумя волнами расплавленной смолы, а темные, как ночь или камень обсидиан, глаза смотрели с выражением неподдельного интереса, окрашенного чувством удовлетворения. В самом деле, то, что сотворила разыгравшаяся фантазия Эри с его массивным неуклюжим телом, оказалось достойно восхищения, но в то же время было так далеко от его личных мужских пристрастий, что вполне можно бы и удивиться. Пожалуй, из всех женских прелестей, любезных сердцу нынешнего Эри, у этой незнакомой женщины были только широкие бедра и высокая полная грудь. Впрочем, на вкус Эри, испорченный годами прозябания в паршивой шкуре угольщика, бедра женщины были недостаточно широки, а тяжелая грудь недостаточно большой и излишне упругой.
Как же тебя звать, милая? – спросил сам себя Эри. А назовем-ка мы тебя Викторией!
Имя было странное, не здешнее, смутно ему знакомое, но в то же время не вызывавшее в памяти никаких отчетливых воспоминаний. Откуда оно, вообще, всплыло и что должно было означать, Эри было неизвестно, он только понял, что это неспроста. И все. Однако вполне достаточно. Имя возникло и слилось с телом женщины.
Виктория.
Самому одеваться оказалось не так просто, как он себе это представлял вначале, но длинные гибкие руки и подвижность молодого здорового тела ему очень помогли, и уже через четверть часа зеркало отразило готовую к выходу в свет Викторию.