Карлотта Кортес

Айронс Эдвард Сидни

— Вас все равно заметили бы.

— Конечно заметили, только не меня, а старуху, толкающую перед собой тележку, в которой лежала бомба. Я вошел через гараж. Не очень-то удобно, скажу я вам, передвигаться в женском платье. Но так уж у меня было задумано с самого начала. Нужно мириться с трудностями и быть готовым к худшему. Так я и поступил.

— Пожалуйста, обождите минутку, Перес, — попросил Дарелл. — Хочу проверить то, что вы сказали, если будет возможно.

— Прекрасно. Но никаких действий! Я вас предупредил.

Дарелл

прикрыл трубку рукой и поднял глаза на Барни Келза. У того был вид — хоть в гроб клади. Побелевшие от гнева губы кривились.

— Ну?!

Барни кивнул:

— Он говорит правду. Прошел в дом, переодевшись в старуху.

— Твой сотрудник следил за переулком и предполагалось, что будет сообщать о всех, кто входит и выходит.

Барни Келз не отрывал взгляда от своих рук — их била крупная дрожь.

— Это Вердон. Он — хороший парень. Он видел женщину с тележкой. Пытался дозвониться, но линия была занята.

— Некоторое время назад я говорил с Вашингтоном, — вмешался Виттингтон.

— Здесь не один телефон.

— Но в комнате с окнами на подъездную аллею только один аппарат, оправдывался Келз. — Нас прямо преследуют неприятности. Как будто злой рок. Фрич тоже не мог до нас дозвониться, поэтому позвонил Вердону. Он возвращается из Джерси.

— Зачем?

— Считает, что пора приступать к делу. Больше не хочет там околачиваться.

— Теперь уже поздно, — упавшим голосом произнес Виттингтон.

Дарелл взглянул на него:

— Читаете мои мысли.

— Порасспрашивай Переса, — сказал Виттингтон.

Дарелл продолжил прерванный разговор.

Он вдруг вспомнил, что никогда не встречался с Пересом, даже вблизи не видел, хотя знал предостаточно: часами здесь изучал фотографии и досье. Богатые родители Генерала дали образование талантливому крестьянскому мальчику, послав учиться в Европу, а затем в Соединенные Штаты, в технологический институт. Знал о фанатической преданности Генералу, слепой и безглядной, несмотря на все пороки последнего — злоупотребления властью, жестокость, похоть и прочие отклонения от общечеловеческих норм. Хуану Пересу даже в голову не приходило надо всем этим задуматься.

Голос в трубке зазвучал угрожающе:

— Заставляете себя ждать, мистер полицейский.

— Меня зовут Дарелл.

— Ваше имя не представляет никакого интереса, если только вы не уполномочены вести переговоры.

— Так оно и есть, — подтвердил Дарелл.

— Тогда слушайте внимательно. Я предъявляю свои требования и уверен, что вы с ними согласитесь. Первое — вы должны понять, что бомба, которая лежит рядом со мной, — заряжена. Взрывной механизм приведен в боевую готовность. Простое нажатие на кнопку вызовет ядерный взрыв и уничтожит тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей в округе.

— И вас в том числе, — уточнил Дарелл.

— Я не в счет. Я готов умереть.

— Верю, — сказал Дарелл.

— Очень хорошо. Тогда можно продолжать. Я намереваюсь

оставаться здесь, на этом чердаке, и бодрствовать двадцать четыре часа. А вы все это время будете находится там, где находитесь сейчас. И не причините вреда ни Генералу, ни его дочери, ни его яхте. Я ясно выражаюсь.

— Достаточно ясно. Это — шантаж. Гораздо больше, чем обыкновенный шантаж, сеньор. Это — жизни тысячи ваших соотечественников, разрушения и заражение огромных площадей в самом центре города. Это — последующие психологические и политические последствия, к которым приведет ядерный взрыв в Нью-Йорке. Можете себе представить, что будет?

На лбу Дарелла выступил пот.

— Даже очень.

— Итак, вы соглашаетесь! — Бесстрастно, безапелляционное утверждение, которое, как показалось Дареллу, не могло принадлежать человеку в здравом уме.

— Значит, вы требуете двадцать четыре часа свободы действий для Кортеса, чтобы он беспрепятственно вывез из страны остальные бомбы, сказал Дарелл.

— Вот именно.

— А если нет, вы взрываете бомбу.

— При первом же агрессивном поползновении против меня. Я сделаю это, уверяю вас.

— Как вы узнаете, что Генерал и Карлотта благополучно покинули пределы страны? Вы ведь не поверите нам на слово, Перес.

— У меня прямая связь по радио с бортом яхты. Мне сообщат.

— Вы отдаете себе отчет, что вас ждет впоследствии?

— Моя жизнь ничего не стоит. Вы слышали мои условия и подчинитесь им!

В телефоне щелкнуло и наступила тишина.

В кухне все молчали. Кто-то вздохнул. Тогда Плежер подошла к плите и зажгла горелку под кофейником. Столь обыденный, вполне домашний поступок как будто прорвал тугую оболочку неимоверного напряжения.

Дарелл повернулся к Виттингтону:

— Вы все слышали. Он способен на это?

— Способен. И сделает, — прошептал Виттингтон.

— Вы согласны на его условия?

— Выбора нет…

— По поводу бомбы. Я всегда считал, что существуют предохрительные меры против приведения в действие атомных бомб. Неужели Перес просто так может взорвать бомбу?

— По этому поводу все вопросы к Келзу, — сказал Виттингтон. — Это он знает, как они взрываются.

Дарелл с некоторым удивлением повернулся к этому не слишком примечательному человеку.

— В том, как действует тактические, да и более крупные бомбы большого секрета нет. Даже если бомба размером с грейпфрут, она превратит Гринвич Виллидж в радиоактивную дыру на земле.

— Мне нужны детали, — упрямо сказал Дарелл.

Келз сосредоточился.

— Существуют два типа атомных взрывов. Предположим, у нас имеется критическая масса плутония или урана-235. Если масса не достигнет критического уровня, ничто не может спровоцировать атомный взрыв. При равномерном давлении на массу ее объем уменьшается наполовину, а удельный вес соответственно увеличивается до критического и происходит взрыв.