Карнавал страсти
Шрифт:
Они расположились на полянке, прямо на нежной июньской траве. Дмитрий открыл бутылку и рассмеялся.
— Что? — улыбнулась Настя.
— Стаканов нет, придется пить прямо так. Мне-то ничего, я привычный, но тебе, девушке с голосом соловья, каково?
— Ничего страшного, — рассмеялась Настя, — у меня сегодня день дебютов.
— Ну хорошо, тогда позволь произнести тост. Я предлагаю выпить за тебя, — сказал Дмитрий, и его глаза потеплели, — вернее, даже не за тебя, а за твой голос. Может быть, ты еще сама даже не поняла, что являешься обладательницей удивительного дара, который должна не только беречь, но и сражаться за него, если придется.
— Как это сражаться? — спросила Настя.
— Сражаться,
5
Весь следующий день они проспали. Настя впервые увидела, как Дмитрий улыбается во сне.
Только поздно вечером Дмитрий ушел из дома. Ансамблю предстояло выступать на даче хозяина ипподрома. Это было не слишком приятно, зато обещало хороший заработок.
В микроавтобусе, который, следуя за черным «Мерседесом», вез музыкантов на дачу, только и было разговоров, что о Настиной успешной пробе.
— Голос-то оперный, — задумчиво проговорила Маша. Она сидела рядом с Беловым и время от времени сбрасывала со своего бедра его назойливую руку. Она делала это совершенно спокойно, без эмоций, давно привычным жестом. — Девчонке учиться надо, голос ставить. Я ведь знаю, — она сумрачно посмотрела на Белова, — ты сейчас в нее вцепишься, превратишь ее в ресторанную певичку, как нас с Викой.
— Я не жалуюсь, — вставила Вероника, — и на оперную сцену не рвусь. Тем более что в балете все мужики гомики, — непонятно зачем добавила она, и гитарист Андрей подавился бутербродом, который жевал в дороге.
— Машка права, — сказал Александр, — она слишком хороша для нас. С цыганских ансамблей никто не начинает. Это резервация для неудачников, вроде нас. Петрович, ей надо в консерваторию поступать, а не терять время и голос на всякие там «ехали цыгане».
«Он прав, — думал Дмитрий, — у меня не вышло и, видимо, уже никогда не выйдет стать оперным певцом. Надо хотя бы Насте помочь. Ведь если бы мне в мои двадцать лет встретился человек, который помог бы мне пробиться, направлял бы меня, я не превратился бы в музыкальный автомат. Надо зайти в консерваторию, разузнать, как там и что со вступительными экзаменами».
У Дмитрия испортилось настроение. Он знал, что, только сделав над собой усилие, сможет зайти в здание консерватории. Ее стены, колонны, ступени и даже вечный музыкальный шум, доносящийся из окон, — все это напоминало Дмитрию о его поражении. Он не мог простить миру высокой музыки то, что он так холодно и безжалостно отверг его. Именно после того издевательски солнечного дня, когда Дмитрию объявили, что ему уже поздно мечтать о карьере оперного певца, Дмитрий как бы замерз изнутри, и с тех пор уже ничто не могло растопить этот холод.
Из грустной задумчивости Дмитрия вывел скрип тормозов. Они приехали. Музыканты высыпали из микроавтобуса. По их лицам поползли насмешливые улыбки. Дом хозяина ипподрома представлял собой забавное зрелище. Такое типичное жилище типичного «нового русского», ставшего персонажем новых анекдотов. Видно, хозяин хотел, чтобы все в его доме кричало, нет, вопило о богатстве и успехе. Кирпичное здание включало в себя все: колонны, башенки, барельеф, изображающий странную фигуру, нечто среднее между нимфой и колхозной дояркой. Не были забыты ни флюгер, ни витая кованая решетка. На участке среди красивых сосен стояли белая деревянная беседка и комплект плетеной мебели.
Музыкантов уже ждали. Навстречу им выбежал шустрый чернявый мужчина с пейджером на боку.
— Шестерка, — еле слышно, с презрением процедил Александр.
Их провели в дом, в небольшую комнатку, смежную со столовой. «Цыгане» с привычным автоматизмом начали переодеваться.
— Суки, — возмущенно высказался Андрей, — даже пожрать сперва не дали.
— Зато по сто пятьдесят баксов на рыло, — утешил его Александр. — Ты же всю дорогу жевал.
— А в честь чего гуляют? — поинтересовался Санек.
— Наверное, конкурента пришили, вот и празднуют, — сказал Андрей.
— Потише вы! — вмешался Белов. — Сами видите, какая тут публика. Мне лишних неприятностей не надо.
Минут через пятнадцать музыкантов пригласили к гостям. С таким же успехом к столу можно было подать какое-нибудь редкое блюдо или фруктовый десерт. Впрочем, артистам цыганского ансамбля было не привыкать, они прекрасно понимали, какое место занимают на чужом празднике, и совершенно не переживали по этому поводу.
Почти всю комнату занимал огромный стол, выглядевший так великолепно, что блюда на нем казались миражом, бредом умирающего от голода человека. Дмитрий смотрел на все эти яства совершенно отрешенно, так смотрят на натюрморты великих мастеров голландской школы. Никому же не придет в голову вгрызаться зубами в картину, так и Дмитрий понимал, что не имеет к этому столу никакого отношения.
Меньшая часть столовой оставалась свободной. Музыкантам было тесно в отведенном для них закутке, но кое-как они все же разместились. Сидящие за столом люди ждали, когда начнется музыка.
Скрипач и гитаристы настроили инструменты, Белов кивнул головой и заиграл вступление. Все шло своим чередом, по хорошо обкатанной программе. Скрипки плакали, гитары пели. Маша профессионально, как делали это еще ее прабабки, трясла плечами и звенела монистами, Вероника своим контральто перекрывала голоса гостей.
Лица сидящих за столом людей выражали сытое довольство, сквозь которое проступала навеянная пением грусть. Дмитрий пел и, чтобы не было скучно, разглядывал присутствующих. Он уже давно достиг той степени профессионализма, когда знакомые песни сами льются из твоего рта, как из динамика магнитофона, а глаза в это время могут спокойно разглядывать слушателей. Сегодняшние все были как на подбор: плотные, упитанные мужчины с гладко выбритыми лицами. А по лицам женщин Дмитрий с легкостью определил, кто здесь жена, а кто любовница. Жены были полные, с двойными подбородками и сытыми глазами под толстыми веками. Любовницы еще хранили стройность, а их густо подведенные глаза беспокойно бегали под прикрытием пушистых от туши ресниц. И конечно же, Дмитрий не обошел своим вниманием хозяина дачи. Это был лоснящийся мужчина лет пятидесяти, с очень блестящими, как будто мокрыми, губами и цепким взглядом абсолютно трезвых тускло-зеленых глаз. Рядом с ним сидела необычайно милая девушка, пожалуй, самая приятная из всех присутствующих здесь дам. Ее очень черные стриженые волосы падали на лоб ровной густой челкой, она как будто демонстративно пренебрегла косметикой и ничуть не скрывала бледность красиво очерченных губ. У нее был спокойный, даже несколько отрешенный взгляд, она мало ела и пила только минеральную воду.