Карнавальная ночь
Шрифт:
Маргарита нахмурилась. Лиловые круги легли вокруг ее глаз, оттеняя смертельную бледность лица. Безупречной формы губы нервно подрагивали. Она запустила свои ледяные руки в волосы Жулу и приподняла его, подставив свету его распухшее от слез лицо. Ибо Жулу плакал, как дитя.
– Не хватит ли? – прошипела Маргарита. Жулу сжал кулаки.
– Хватит, дурак! – продолжала Маргарита, в ее глазах вновь вспыхнул огонь. – Я страдаю сильнее, чем ты, потому что я его любила. Слышишь? Любила… Отдай бумажник.
– У меня его нет, – огрызнулся Жулу.
– Ах так! – воскликнула Маргарита, и губы ее побледнели. – Эти десять минут стали для меня адом.
Жулу коснулся разжатой ладонью лба.
– Я – дурак! – пробормотал он. – Тем лучше. Возможно, я смогу все забыть.
– Мне нужен бумажник! – неистовствовала Маргарита. – Он принадлежит мне.
– Я ощупал его грудь, – с усилием произнес Жулу, – не для того, чтобы найти твой бумажник, а чтобы узнать, жив ли он. Такой удар быка свалил бы… Дурак! Дурак!.. Его сердце больше не билось. При нем не было бумажника, я в этом уверен. А, послушай! Я припоминаю: когда он поскользнулся… когда он упал, я увидел, как он сунул руку за подкладку камзола. Я вспомнил об этом, потому что подумал тогда: «Он собирается размозжить мне череп из пистолета…» Но нет, то был не пистолет! Я рассказываю тебе, и память моя проясняется. Наверное, то был бумажник. Он отбросил его далеко вперед, и бумажник… теперь я совершенно уверен, что то был бумажник… упал в двадцати шагах от нас на улице Кампань.
– Я его найду! – воскликнула Маргарита. – Слишком дорого он мне обошелся, я должна его иметь!
Она резко отняла руки от головы Жулу, и тот, не удержавшись на ногах, рухнул ничком. Он не сделал попытки встать. В его воспаленном мозгу проносились бессвязные мысли: «Эта женщина – ведьма! Она любила его… Покончить с собой или вернуться домой, в Бретань? Матушка всегда говорила мне: „Когда ты совершаешь что-нибудь дурное, мне снятся плохие сны“. Что ей приснится сегодня ночью? Ах, как глупо! Зря я приехал в Париж! Завтра исповедаюсь, а после утоплюсь».
Маргарита решительным шагом спускалась по лестнице.
Однако у двери парадного она остановилась: бульвар, столь пустынный несколько минут назад, когда произошло убийство, теперь был полон народа. События развивались своим чередом. Веселая компания, вышедшая из «Нельской башни», и полицейский наряд, приближавшийся от Обсерватории, встретились на углу улицы Кампань-Премьер и одновременно заметили Буридана, лежавшего в кровавой луже поверх растаявшей ледяной ловушки. В Париже любопытных зевак как грибов после дождя. Вот и сейчас без них не обошлось.
Маргарита тихонько затворила дверь парадного, которую она было открыла, и прильнула к просвету между прутьями решетки.
Консьержа в доме не было. Ничего удивительного, в этом квартале обязанности консьержа нередко берет на себя главный съемщик комнат и самолично сторожит дом. Главным съемщиком в доме Маргариты был студент-недоучка, нещадно обиравший своих молодых собратьев и лечившийся от ревматизма в объятиях знакомых кумушек.
Наряд, состоявший из офицера полиции и двух рядовых, вышел на поиски тайного сборища республиканцев. Бог знает, существовало ли оно на самом деле. По ночам в Париже никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Убийство какого-то «Буридана» не являлось случаем из ряда вон выходящим. Завтра это дело будет представлено детективам-виртуозам и, возможно, в течение дня раскрыто. Впрочем, с той же вероятностью оно может навсегда остаться неразгаданным, и отчет о нем будет пылиться в папках префектуры до скончания дней этого учреждения.
Полицейские – люди осмотрительные, рассудительные, обладающие собачьим чутьем. Мы, литераторы, легко ополчаемся против них, и, как ни странно, семь восьмых мирного населения, которое они охраняют, охотно присоединяется к нашему возмущению. Город Афины, как известно, провозгласил себя величайшим городом на земле. Не стану спорить с афинянами, дабы не показаться им неотесанным беотийским мужланом. И все же, при всем моем почтении к свободолюбивому городу, я позволю себе думать иначе. Я предпочитаю спокойно ходить по улицам, а по ночам вкушать никем и ничем не нарушаемый покой. А ежели стражи порядка не сразу появляются на месте дорожного происшествия, когда коляска переедет прохожего, так что ж…
Наметанным глазом полицейские живо определили, что веселая компания не имеет никакого отношения к убийству, равно как и редкие зеваки, стекавшиеся к месту происшествия. Невиновность гуляк из «Нельской башни» безусловно подтверждал их вид: они выглядели полупьяными и изрядно пресытившимися, как и подобает выглядеть честным гражданам в карнавальную ночь. Среди зевак нашелся студент-медик. В близлежащих кварталах студентов обитает в избытке, но этот несомненно станет в будущем медицинским светилом. Взглянув на нож и кровь, он объявил, что Буридан умер вследствие ранения.
Ролана подняли. Женщины, стоявшие вокруг, отметили идеальную красоту его черт, когда его голова безжизненно повисла на руках полицейских. Студент-медик великодушно предложил свою помощь. Нашлись и другие помощники, и скорбная процессия потянулась по бульвару к улице Шеврез, а оттуда на улицу Нотр-Дам-де-Шан, где находилась обитель Ордена Милосердия. Офицер полиции, не будучи уверен в смерти Буридана, отправил нарочного на улицу Регар в дом № 1, где проживал доктор Рекамье.
Особняк этого замечательного врача, известного своими дарованиями, любезностью и ленью, находился в двух шагах от монашеского приюта на улице Нотр-Дам-де-Шан.
Таким образом, все было устроено как нельзя лучше. Что касается Афин, то я вовсе не уверен, что мародеры, заменяющие на месте происшествия полицейских, приняли бы более действенные меры.
Правда, полицейские не поленились арестовать на улице Шеврез старьевщика Туро, бывшего незаконного супруга покойной мадам Теодоры, по той причине, что бедолага заснул, прислонив голову к каменной тумбе. Рядом с ним горела его лампа. Однако в данном случае рвение стражей порядка вполне простительно, если принять во внимание, что ночи стояли холодные, а два литра отравы вызвали прилив крови к голове любовника Виржинии, и, не наткнись на него полицейские, несчастный малый мог бы проснуться в первый день поста уже на том свете.
Веселая компания не последовала за скорбной процессией. Гуляки молча стояли на углу улицы Кампань. Маргарите не терпелось, чтобы они ушли. Она по-прежнему сторожила за дверью парадного, выжидая.
– Я подумал, что это Леон Мальвуа! – нарушил тишину Людовик Сварливый.
– Костюм тот же, – отозвался Ландри, – и Леон Мальвуа весь вечер не показывался.
– Ба! – воскликнул Ангерран де Мариньи. – Да Леон здесь неподалеку, у своей красавицы Маргариты… Судари, я отправляюсь спать!
Остальные переглянулись. Первому министру, вознамерившемуся отправиться восвояси, позволили отойти на несколько шагов, однако у веселой компании возникли кое-какие подозрения. Гуляки вполголоса переговаривались меж собой, подкрепляя слова жестами.