Карнавальная ночь
Шрифт:
– Идемте, принцесса, – поторопила ее монахиня.
Нита повиновалась, но когда она бросила прощальный взгляд на раненого, ей почудилось, что в глазах молодого человека под полуприкрытыми веками промелькнули веселые искорки.
Покинув приемную, монахиня велела сиделке вернуться к больному. Та вошла, держа в руках огромный пакет. Как только Даво устроилась на своем посту, она раскрыла пакет, содержавший платье из черной шерсти, несколько пар чулок, новые туфли, шляпку и шаль. Даво долго и придирчиво разглядывала подарки. Она покраснела от удовольствия, но ворчала. Такие, как Даво, всегда ворчат:
– Было бы из-за чего! – говорила она. – Да эти туфли стоят не больше четырех франков, а чулки не лучше моих! Какие же все-таки скупердяйки, эти знатные дамы! Однако дело тут точно нечисто. Не стоило бы им пренебрегать мною… Эх да теперь все равно! Не везет мне. Найти такое хорошее место, и вдруг всему конец. Завтра этого типа увезут… Интересно, что старуха подарит мне за то, что я восемь суток не смыкала глаз? Неужели она думает отделаться от меня старыми тряпками?
Она тщательно рассмотрела платье, развернула шаль, засунула свои огромные кулачища в чулки, и, конечно, до раненого ей было столько же дела, сколько до короля Прусского.
Однако раненый не отвечал ей тем же, наоборот, он неотступно наблюдал за ней, но не для того, чтобы внимать ее сетованиям, – его занимали совсем другие вещи. Из-под опущенных век раненый жадно ловил каждое движение сиделки. Казалось, что обновки почтенной труженицы интересуют его даже больше, чем ее саму. Пот выступил у него на лбу, ибо ему стоило больших усилий скрыть свое волнение.
Герцог, маленькая принцесса и мать Франсуаза Ассизская уединились в келье последней. Герцог и его дочь никогда прежде не переступали порога этого убежища. Они опустились на два единственных стула, монахиня осталась стоять. Нита с испуганным удивлением оглядывала убогое и унылое жилище отшельницы.
– Теперь вы понимаете, мой дорогой племянник, – сказала, помолчав, мать Франсуаза, – что у меня были серьезные основания желать вашего присутствия.
– Понимаю, тетушка, – отозвался герцог де Клар.
Монахиня подошла к кровати и сняла со стены миниатюру. Герцог взял ее в руки и поднес к глазам. На его невозмутимом лице отразилось волнение.
– Я не нуждаюсь в подобных напоминаниях, – сказал герцог. – Я отлично помню моего старшего брата Раймона. Полагаю, что я всегда вел себя по отношению к нему как друг, как брат и как дворянин.
– Вы носите имя де Клар, – со значением произнесла пожилая монахиня. – Сын вашего отца не мог бы вести себя иначе.
Когда герцог возвращал миниатюру монахине, Нита бросила на нее любопытный взгляд и воскликнула:
– Можно подумать, что это портрет того молодого человека!
Монахиня наклонилась и поцеловала девочку в лоб. Герцог сделал нетерпеливый жест.
– Не подумайте, досточтимая тетушка, – произнес он вежливым, но суровым тоном, – что вам потребуются свидетели, дабы противостоять мне. Мой старший брат Раймон был всеобщим любимцем. Я любил его не меньше других и доказал это. Его наследник, если он существует…
– Он существует! – с живостью перебила монахиня.
– Я надеюсь, тетушка, так же, как и вы, – холодно сказал герцог, – и, возможно, у меня есть на то больше оснований, чем у вас…
Пожилая монахиня, словно нехотя, протянула ему руку и тихо проговорила:
– В конце концов, вы носите имя де Клар!
В ее устах эти слова были высшей похвалой. Герцог надменно улыбнулся.
– Я дворянин и, кроме того, честный человек, – продолжал он, – хотя вовсе не кичусь этим. Я люблю и уважаю славное имя, которому грозит исчезновение вместе со мной, поскольку у меня нет сыновей. Мысленно, уважаемая тетушка, вы упрекаете меня за то, что я не разделяю вашего воодушевления. Обещаю, что буду вести себя так, словно я его разделяю. Сын моего брата – если, повторяю, он существует, ибо вам необходима совершенная уверенность, – получит состояние и титул своего отца, клянусь честью!
– Большего от вас невозможно требовать, – ровным тоном отозвалась монахиня, – ибо, если такое случится, вы потеряете все, чем так долго владели.
– Я ничего не потеряю, мадам. Я лишь возвращу законному владельцу доверенное мне имущество, – холодно и с достоинством парировал герцог.
Наступила пауза. Монахиня положила миниатюру на кровать. Нита приблизилась и стала разглядывать портрет.
– Досточтимая тетушка, – продолжал герцог, смягчившись, словно желая загладить впечатление чрезмерной суровости, произведенное его последними словами, – я согласен с вами в том, что касается сходства. Как и вас, оно поразило меня, оно поразило мою дочь, оно поразило бы любого, кто знаком с нашей семьей. Можно сказать, это фамильное сходство. Молодой человек похож не только на Раймона де Клара, но и на мой портрет, что висит у меня дома, и на ваш собственный портрет, который я храню в моей спальне.
– Верно, – тихо сказала Нита и добавила: – А он похож на меня?
– Вы, принцесса, ангел мой, – ответил герцог с бесконечной нежностью в голосе, – вы – живой портрет вашей благородной матушки, а она не принадлежала к роду Кларов.
– Значит, – переспросила девочка, – он не похож на меня? – И она глубоко задумалась.
– Но кроме сходства, – продолжал герцог, – которое, строго говоря, может быть игрой случая…
– Вы так полагаете? – перебила монахиня, тоном, в котором звучал вызов.
– Мадам, – ответил герцог, – я ничего не полагаю, но я хотел бы, рассуждая здраво, отыскать истину. До сих пор я являюсь главой семьи и ношу имя Клар Фиц-Руа Жерси, герцог де Клар. Это почетное, но тяжелое бремя. Я исполнял, исполняю и буду исполнять свой долг… Но вот что я хотел сказать: кроме необычайного сходства, ставшего отправной точкой наших поисков, есть ли у вас иные доказательства?
– Только одно, – ответила монахиня.
– Я слушаю, – сказал герцог, и лицо его приняло выражение серьезного внимания.
– Принцесса, – обратилась монахиня к девочке, – в моем часослове есть замечательные картинки.
Нита открыла часослов, но, как и ее отец, продолжала внимательно слушать.
– Боюсь, – сказала монахиня, – что обстоятельство, о котором я вам собираюсь рассказать, не покажется вам знаменательным. Есть вещи, которым придают значение лишь женщины и дети. Молодой человек появился здесь в ночь на великий пост…
– Мне известна эта история, – перебил герцог.
– О!.. – вырвалось у монахини. – Могу ли я спросить, кто вам ее рассказал?