Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Ты хочешь сделать покупки для Вамбри? — спросил он, словно отказываясь верить моим словам.
— Для Гюнебрет, — поправила я его. — Привыкайте называть свою дочь ее настоящим именем, а прозвища оставьте… для шоколадниц.
— Но ведь она…
— Я не держу на нее зла, потому что прекрасно понимаю ее чувства. Покажите мне хоть одну падчерицу, которая любит мачеху? А вам тем более грешно сердиться на родную дочь.
Граф вышел из кухни столь стремительно, что это, скорее, походило на бегство. Я так и не поняла его решения насчет дочери, но после завтрака ко мне подошел конюх и сообщил, что
— Можно войти? — спросила я.
Снова тишина, и я испугалась: а вдруг Гюнебрет совершила какое-нибудь безумие после вчерашнего?
Комната была пуста, и я на мгновение похолодела, вообразив самое страшное, но со стороны кровати послышался шорох, и я увидела дочь графа, сидевшую в уголке постели.
Зачем пришла? — спросила она, поняв, что обнаружена.
— У меня для тебя новости, — я села на краешек постели.
Гюнебрет демонстративно отвернулась.
— Твой отец разрешил взять карету и отправиться за покупками. В расходах он тебя не ограничивает, поэтому давай оденемся и напокупаем тебе модных нарядов, чтобы ты была самой красивой на новогоднем балу.
— На новогоднем балу? — спросила она, скорчив рожицу. — Каком-таком балу?!
— Видишь ли, я хочу устроить прием для всех знатных людей Ренна…
— Совсем совесть потеряла! — Гюнебрет соскочила с кровати. — По какому праву ты здесь распоряжаешься?!
— Неужели ты против праздника?
— Конечно, против! — закричала она, топнув в сердцах. — Не желаю, чтобы они приезжали сюда — эти злыдни! И ты убирайся вслед за ними! Ненавижу вас всех! — и она вдруг расплакалась, а потом, застыдившись своих слез, села на кушетку перед зеркалом, закрыв лицо руками.
Я вдруг поняла, как нелепо она смотрелась в нежной спальне, которую я устроила для нее. Тролльчонок в постели принцессы — какое смешное и жалкое зрелище. И конечно же, сама девушка это прекрасно осознавала.
— Гюнебрет, милая, — я встала за ней и дотронулась до ее плеча, желая утешить, но она скинула мою руку, и я предусмотрительно отступила. — Почему ты всех ненавидишь? И меня… Я ведь ничего тебе не сделала…
— Сделала! — закричала она еще громче, теперь глядя на меня в зеркало. — Ты отобрала у меня отца! Он никогда так ни к кому не относился! Все время спрашивает о тебе! Где Бланш? Как вы поладили? Что сказала Бланш по этому поводу? А по тому? Меня тошнит от одного твоего вида! Ты считаешь, если красивая, то можешь воровать чужих отцов?! И сейчас ты хочешь устроить прием? Чтобы выставить меня перед всеми посмешищем? Отец меня прячет, а ты решила поразвлечься?!
— Все не так… — попыталась переубедить ее я, хотя от ее слов сладко дрогнуло сердце. Неужели и правда?..
Но с собственными переживаниями пришлось повременить, потому что Вамбри снова залилась слезами и выпалила:
— Ненавижу тебя!
Поколебавшись, я коснулась ладонью ее макушки. Гюнебрет свирепо дернулась, но когда я погладила ее по голове снова, уже не стала противиться.
— Ты несправедлива к отцу, — сказала я мягко. — Он все равно любит тебя больше всех. Неважно, кто рядом с ним, жены приходят и… уходят. А ты все равно останешься его дочерью. Навсегда…
Она заплакала еще горше, но огрызаться не стала. Я осмелела и обняла ее, прижавшись к черной лохматой макушке щекой.
— Успокаивайся, умывайся, и мы поедем за нарядами. Ты смуглая, тебе очень пойдет яркий розовый цвет. В розовом будешь выглядеть, как цветок.
— Не буду! — она вырвалась из моих объятий и пнула скамеечку для ног, да так, что скамеечка ударилась о стену.
Швыряться мебелью у Конморов, похоже, было семейной чертой. Я подумала, что будет, если она швырнет эту скамеечку мне в голову.
— Не буду, как цветок! — вопила Гюнебрет, размазывая слезы по бледному лицу. Нос ее покраснел и распух, и сама она напоминала взъерошенного птенца — еще не оперившегося, но уже выброшенного из гнезда в полет. — Что толку наряжаться?! Я некрасивая! Об этом все говорят! Даже на охоте, когда я бью больше всех дичи, королевой выбирают какую-нибудь красотку, вроде тебя!.. И танцевать я не умею!..
— Танцевать! — всплеснула руками. — Да я обучу тебя этому в два счета! Ты научишься очень быстро, поверь мне. Я ведь видела, как ты убегала, когда забросала меня снежками у пруда. Не всякая красотка может двигаться с такой грацией! Научишься танцевать, и на балу затмишь всех.
Она замолчала, глядя на меня недоверчиво, приоткрыв рот. Я протянула ей руку, и Гюнебрет, поколебавшись немного, приняла ее.
— Садись, расчешу тебе волосы, — я усадила ее перед зеркалом и взяла гребень. — Знаешь, — начала я, расчесывая черные жесткие пряди, я тоже очень долго считала себя дурнушкой…
— Ты?! — фыркнула Гюнебрет.
— Просто мои старшие сестры очень красивы. Они высокие, белокурые, у Констанцы синие глаза, а у Анны прелестные ямочки на щеках. Представляешь меня рядом с ними? Маленькую, черную. Матушка долго убеждала меня, что каждый человек красив по-своему, но я ей не верила. Потому что о моей красоте говорила только она.
— Ты красивая, — буркнула дочь графа.
— Нет, не красивая — милая, — возразила я. — Но разве это плохо? Ты тоже милая. Надо только показать людям твою миловидность, а не прятать ее.
Гонебрет с сомнением посмотрела на себя в зеркало, словно примеривая мои слова к себе и раздумывая — говорю ли я правду. Но спорить она не стала, и когда моя падчерица была причесана и умыта, мы отыскали более-менее приличную одежду, в которой можно было появиться в городе. Все это время я болтала, убеждая девушку, что некрасивых людей не бывает:
— Взять хотя бы твоего отца. Он похож на тролля, не правда ли? Но разве ты думаешь об этом, когда смотришь на него? Нет, вовсе нет. Он благороден, учтив, он статен и силен, и у него очень красивые глаза. Смотришь в них — и улетаешь в другой мир. У тебя его глаза, Гюнебрет. Такие же пронзительные, прозрачные. Однажды мужчина посмотрит в них — и улетит в мир твоей души, в мир твоего сердца.
Ах, как билось мое сердце, когда я произносила эти слова…
57