Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Нет! — воскликнула я. — Это не может быть правдой! Я не верю, что Гюнебрет способна на убийство. Несчастный случай — вот что это было. Надо узнать, где Гюнебрет была в это время.
— Считаешь меня совсем дураком? — спросил граф. — Конечно, я всех допросил. Никто не видел ее. Сама она сказала, что гуляла с собаками.
— Все равно не верю, — сказала я, возвращаюсь к массажу. — Она не смогла бы носить это в себе столько времени. Я мало знаю вашу дочь, милорд, но мне она кажется бесхитростной и несчастной, а не злобной
— Ты и правда так думаешь о ней? — спросил он хмуро.
— Я не думаю, я уверена. И еще уверена, что вы тоже не виноваты в смерти леди Эстер.
Ален промолчал, и я добавила:
— У каждого из нас своя судьба. И где прервется наш жизненный путь — решают лишь небеса. Оставьте уже прошлое прошлому, и разрешите праху покоиться с миром, а душам вкушать вечное наслаждение. Не вините себя, не подозревайте Гюнебрет. Живите дальше, и живите с радостью. Но вы не ответили, что насчет бала?
— Какого бала? — тут же спросил мой муж, и я поняла, что он не против переменить тему.
— Который мы хотим устроить с Гюнебрет через неделю, — напомнила я. — Бал. Прием. Здесь, в Конморе. Я хочу пригласить гостей из Ренна и из Анже, если вы не возражаете. Ваша дочь должна общаться с людьми ее круга, с девушками, близкими ей по возрасту, а не гонять собак.
— А что говорит она? Не помню, чтобы хоть раз она высказала желание принять гостей или посетить чей-то дом.
— Теперь у нее есть такое желание. И еще. Почему бы до бала вам не объявить праздничную зимнюю охоту? И не подарить дочери красивое дамское седло?
— Да она не ездит в нем!
— Просто подарите, — сказала я, больно его ущипнув.
Он вскрикнул и засмеялся.
Я массировала его до тех пор, пока он не уснул. Окликнув мужа пару раз и убедившись, что он спит, я загасила свечи, укрыла его и, повинуясь неожиданному порыву, поцеловала в обнаженное плечо.
— Спокойной ночи, Ален, — прошептала я и на цыпочках покинула спальню.
59
— А вы здорово переменились, как появилась маленькая леди, — сказал Пеле, проверяя тетиву лука.
— Неужели, — пробормотал граф
Новость о том, что на Двенадцатую ночь ожидается пышный прием, а на следующий день — охота на лис, переполошила весь замок. За последние несколько лет это было первое потрясение такого рода, которое предстояло пережить не только замку, но и его обитателям. А виновата во всем — естественно! — была новая миледи.
Переполох поднялся такой, что Ален, прихватив с собой Пепе, убрался в оружейную комнату под предлогом проверить исправность луков и арбалетов. Конечно, гости привезут с собой и свое снаряжение, и собак, но у хорошего хозяина всего должно быть вдосталь.
— Правда-правда! — заверил Пепе, выбирая следующий лук.
— Угу, — граф сидел в кресле, задумчиво наблюдая за действиями слуги, — сам себя в зеркале по утрам не узнаю, как изменился.
— Вы не передумали разводиться? — спросил Пепе.
— Почему бы я должен передумать?
— Ну-у… потому что вы говорили столько слов о том, что брак будет для вида, но ведете себя с миледи так, что слуги уже загадывают, кто родится — мальчик или снова девчонка.
Граф посмотрел на слугу тяжелым взглядом, и тот пожал плечами:
— А что?! Какое «для вида», если все вот-вот произойдет!
— Ты для чего затеял этот разговор?
— Только лишь, чтобы узнать о вашем решении, — ответил Пепе с достоинством, протирая масляной ветошкой арбалетный механизм. — Если вы настроены развестись через год, то беспокойтесь побольше о судьбе леди Бланш… и о ее сердце.
— О сердце? Ты к чему клонишь? — спросил Ален резко. — Леди Бланш благоразумна, строга… даже слишком строга, — пробормотал он, а потом обычным голосом продолжил: — не волнуйся. Ни ее чести, ни ее сердцу ничего не угрожает.
— Я бы не был так уверен, милорд, — вздохнул Пепе и произнес нараспев:
Благоразумье и любовь, подчас,
Ведут смертельный бой в душе у нас. И если слишком долго бой вести,
То сердце разобьется на куски.
— Да ты и в поэзии поднаторел! — наиграно восхитился Ален. — Ну просто чудо, а не слуга! Может, прибавки к жалованию попросишь?
— Не паясничайте, вам не идет, — ответил Пепе важно. — Это из старинной баллады о разбитом сердце, если вам угодно
— А тебе не идет строить из себя великого знатока человеческих душ, — огрызнулся Ален. — Делай свое дело. Вон, пропустил обветшавшую тетиву. Немедленно поменяй! «Благоразумье и любовь, подчас…», — он хмыкнул и прикрыл глаза, показывая, что считает дальнейший разговор бессмысленным.
Но неосторожными словами Пепе разбередил его душу. Бланш… Ах, эта маленькая Бланш… Он вспомнил, как чувственно она ерзала на нем, делая массаж. Как горячо было у нее между ногами! Просто чудо, как он не воспламенился под ней! Хотя, какое там воспламенился — она убаюкала его, как капризного малыша. А может, опоила каким-нибудь сонным вином? Если она стряпает шоколад, то может и в сонных снадобьях разбирается?
Только сердцем Ален понимал, что если в чем Бланш и поднаторела, то в совершении добрых дел, а никак не в зельях.
Вчера она ушла, думая, что он уже спит. И перед уходом поцеловала его. Алену казалось, что ее поцелуй до сих пор горит на его плече. В тот момент он чуть не умер от счастья, даже не представляя, что тайные поцелуи женщины могут быть такими сладостными.
— Сэр Оуэн проявляет к миледи очень большое участие, — снова заговорил Пепе. — Хотя она сдержана с ним.
— Ты уже сто раз говорил мне, что встреча в Ренне была случайной.