Карта любви
Шрифт:
Оглянулась. Ванда заставила своего коня остановиться — он нервно поводил ушами, раздувал ноздри — и с нескрываемым ужасом смотрела на Юлию, тоже вынув ноги из стремян и держа их на весу над водой.
— Делай, как я, — спокойно сказала Юлия.
— Нет. Ты что? Я не могу! — пролепетала Ванда.
Как это ни было трудно, Юлия заставила своего коня повернуть и приблизиться к гнедому Ванды.
— Это нетрудно, — проговорила она. — Нужно только сохранять равновесие. Дно здесь плотное, ровное, и…
В это мгновение ее вороной переступил, одна нога его провалилась, верно, меж клубков травы, он нервно выдернул ее и… Юлия сама не могла бы сказать, какие силы помогли ей не свалиться в воду. Мгновенный жар охватил ее до костей, а когда тьма в глазах разошлась, она поняла, что все еще стоит в седле на коленях, вцепившись в гриву и уронив поводья, которые плыли по воде. Теперь только не хватало, чтобы ее вороной в них запутался, тогда уж точно не миновать ледяной ванны!
— Я поеду назад! — вскрикнула Ванда. — Уж лучше ноги промочить!
— Тогда через час у тебя начнется жар! — силясь сдержать дрожь в зубах, вызванную напряжением всего тела, а потому очень тихо сказала Юлия. — А вернувшись, мы потеряем время. Давай, залезай! Только не урони поводья! Правь, езжай вперед — я за тобой.
— Нет! — воскликнула Ванда истерически. — Я не хочу! Почем я знаю, может быть, ты только и ждешь, чтобы столкнуть меня в воду?!
— Я ведь не могу править, поводья упали, мой конь пойдет вослед за твоим, — проговорила Юлия, и только потом до нее дошел смысл сказанного Вандой. Это была такая нелепость, такое безумие, что она не нашла ничего лучше, как ответить: — Здесь все равно слишком мелко, не утонешь! — И не сразу сообразила, что ее слова нелепы, более того — двусмысленны.
Но что может быть более дурацким, чем пререкаться, когда твой конь по брюхо погружен в ледяную воду, а ты балансируешь у него на спине, словно циркачка?
— Езжай! — сквозь зубы прошипела Юлия, имея в виду, что ей все равно, как поступит Ванда, и была немало удивлена, когда та не повернула коня, а подобрав ноги в седло (ведь встать на колени без опоры на стремена ей было невозможно), так что теперь по воде плыли лишь самые края ее широкой юбки, и, сидя в такой шаткой, неуверенной позе, направила коня к берегу. Тот опасливо косился на воду безумным глазом, но шел очень осторожно и в две-три минуты благополучно достиг берега. Вороной тоже нервничал, верно, опасаясь запутаться в поводьях, но все же прошел речку, не сбиваясь с шага, след в след с гнедым, и, казалось, вздохнул облегченно в лад с Юлией, когда та неуклюже распрямила затекшие ноги и с трудом спустилась с седла.
Ванда оказалась проворнее. Соскользнув на землю, подскочила к Юлии и влепила ей пощечину, да так внезапно, что та ни уклониться не успела, ни даже за щеку схватиться. Так и стояла с пылающим лицом, хлопая глазами.
Ей приходилось видеть, как люди дуреют от страха, но каков был особый страх в том, чтобы ноги вымочить или даже на худой конец грянуться в воду?! Конечно, мало радости вымокнуть до нитки, а все же не столь это стоящее дело, чтобы за него схлопотать пощечину…
Ванда стояла, выставив вперед скрюченные пальцы, словно ждала, что Юлия сейчас на нее ответно кинется, и приготовилась к обороне. Это было самое несуразное, что можно вообразить!
— С ума сошла?! — Юлия только и могла, что плечами пожать. — Чего это ты?!
Ванда тяжело выдохнула, прищурилась подозрительно, но рук не опустила: пальцы хищно, опасно пошевеливались, и Юлию даже дрожь пробрала: а вдруг набросится, как кошка?
Она не рассердилась: просто обида взяла. Так хорошо им было вместе в опасном пути, и душа ее всегда была обращена к Ванде, хотя сердце страдало от ревности. Не шел, нипочем не шел из памяти Зигмунт, хоть она и кляла себя за бездумную страсть. Чужой муж! Враг! Жестокий охальник! На что он ей?! Но вот ведь Ванде он нужен на что-то?! Ох, Боже великий!.. Да уж не в том ли причина безумства недавней подруги?! Не в ревности ли? Неужто за два месяца не забылся ею последний их разговор? Что-то здесь не так… Смутная догадка посетила Юлию.
— Ванда, почему ты поехала со мной? — спросила она прямо. — Почему обратно, к Варшаве, а не в Вильно?
Ванда опустила руки, улыбнулась хитровато:
— Думаешь, не знаю, почему ты от Эльжбеты так спешно ринулась?
— А что, не ясно? — удивилась Юлия. — Ты же сама говорила: погубят меня цыгане.
— Не-ет, — протянула Ванда. — Это я Эльжбете, для нее… Я думаю, ты каким-то образом прознала, что приезжает Зигмунт, и задумала увезти меня от него подальше.
То, что при звуке этого имени, как всегда, больно стукнуло сердце — ничего, можно перетерпеть. Но неужто правда — Зигмунт ехал в Бэз?!
— С чего ты взяла, что он приезжает? — вопросом на вопрос ответила Юлия, решив с остальным разобраться позже.
— Ну ладно врать, будто не помнишь! Это ведь при тебе Эльжбета пугала Тодора! Мол, приближается русский отряд! Она, наверное, назвала имя командира? Это ведь Зигмунт!
— Не назвала, успокойся, — пожала плечами Юлия — и ее точно по голове ударили: полная чепуховость рассуждений Ванды стала ясна, как Божий день. — Опомнись! Что ты несешь?! Каким образом Зигмунт Сокольский может идти во главе русского отряда?!
Ванда глядела на нее во все глаза — темно-синие, без единой мысли, — тупо моргая. Юлии даже не по себе стало. И жалко было одуревшую от ревности подругу, и страшновато враз.
— Вот клянусь чем хочешь, — сказала она ласково, — что не знала ни о каком Зигмунте! Про отряд слышала, да. Но одно с другим никак не складывается, верно? Или Эльжбета соврала, и это польский отряд, или у него другой командир. Ну подумай, подумай! Бог знает какую чушь несешь! Это ты неизвестно зачем сорвалась из Бэз.
— Зачем? Как это зачем? — хрипло повторила Ванда. — Я спасала свою жизнь. Ведь Зигмунт…
И тут Юлия вспомнила: Зигмунт ищет Ванду, чтобы та умолкла навеки и никому уже не могла рассказать об убийстве, тайно совершенном в Кракове. Понятно: страх и пережитое в доме графини помрачили ее разум, вот она и связала одно с другим: приближающийся отряд и Зигмунта, преследующего ее.
Юлии сделалось дурно: а где ее, ее-то собственный разум?! Он-то где был и позволил гнать коня во всю прыть, вместо того, чтобы затаиться в окрестностях Бэз и подождать своих?! Никакого Зигмунта там нет и быть не может, а значит, бояться нечего. «И надеяться не на что», — с тоской подсказало безрассудное, измученное сердце.