Карта неба
Шрифт:
Гилмор неожиданно посерьезнел.
— Ты ошибаешься, Эмма, — произнес он с неуклюжей торжественностью. — Я продолжал бы любить тебя всю жизнь, надеясь, что ты изменишь свое мнение.
Эмма сделала вид, будто не заметила, что он назвал ее по имени.
— Вы поставили бы на карту свою жизнь ради столь хрупкой надежды? — спросила она, не зная, чувствовать себя польщенной или пугаться. — Например, никогда бы не женились, да?
— Никогда, — подтвердил он тем же торжественным тоном. — Я бы только ждал вашего возможного возвращения и освободил бы свою жизнь от всех препятствий, которые могли бы помешать мне любить вас, когда наступит такой момент. Единственное, о чем бы я позаботился, это о том, чтобы оставаться в живых.
— Ради чего? — спросила Эмма, стараясь скрыть непонятное волнение, вызванное его словами. — В Нью-Йорке полно таких же или еще более красивых девушек, чем я. Любая могла бы…
— Если бы даже я располагал вечностью для того, чтобы объехать весь земной шар, — перебил ее Гилмор, — и осмотрел бы все картины и скульптуры в музеях, а также самые прекрасные пейзажи, созданные природой, все равно я не нашел бы более высокой красоты, которая потрясла бы меня больше, чем вы, Эмма.
Это не было похоже на заготовленную речь опытного обольстителя, это было признание человека, искренне верящего в то, что он говорит. Человека, который впервые в жизни влюбился и не может выразить переполняющее его чувство иначе, как в высокопарных, нелепых, откровенных фразах. Он разглядывал ее с почтительной искренностью, лишенной даже намека на желание обладать ею или попытку обольщения. И он намеревался положить к ее ногам свою щедрую любовь, готовый посвятить ей свою жизнь, ничего не ожидая взамен, кроме надежды на то, что когда-нибудь она его полюбит…
— Должна признать, что язык у вас хорошо подвешен, мистер Гилмор, — сказала она. — Вы способны любого убедить в чем угодно.
Он смиренно улыбнулся.
— Преувеличиваешь, Эмма: я, например, не могу убедить тебя выйти за меня замуж.
— Потому что меня нельзя обольстить словами, все это лишь пустое сотрясение воздуха, — возразила она. — Покорить меня можно только делами.
Потому что дела говорят сами за себя, без всякого обмана, хотела она добавить, но прикусила язык. Гилмор уселся в свое кресло и долго играл чайной ложкой, прежде чем осмелился спросить:
— Значит, если я добуду то, что вы желаете, вы выйдете за меня?
Эмма помедлила с ответом. Ни за что на свете она не вышла бы замуж за такого человека, как Гилмор, но то, что она собиралась попросить у него, не мог бы достать никто, в том числе и он.
— Да, — ответила она с отнюдь не показной уверенностью в голосе.
— Даете слово?
— Да, — сказала она. — Даю вам слово, мистер Гилмор.
— М-м-м… Это может означать только две вещи: либо вы уверены, что ваше задание окажется мне не по зубам, либо так сильно хотите чего-то, что готовы платить за него столь высокую цену, — заключил Гилмор. — Или существует третий вариант, который я упустил из виду?
— Нет, на сей раз иного варианта не существует, — равнодушно ответила Эмма.
— Хорошо, — произнес Гилмор с нетерпением в голосе, — давайте же наконец раскроем тайну: о чем идет речь? Чего я не сумею исполнить?
Эмма откашлялась. Гилмор ожидает, что она попросит у него какую-нибудь невероятную драгоценность, скаковую лошадь, которая не проиграет ни одного забега, или, возможно, плавучий либо летающий дом, удерживаемый в воздухе усилиями десятков птиц. Так вот, ничего подобного она не попросит. А попросит то, чего он не сможет исполнить. Нечто такое, чего добился лишь тот удивительный человек, чья кровь струится и в ее жилах. Она попросит, чтобы он научил человечество мечтать.
— Шестьдесят три года назад, в тысяча восемьсот тридцать пятом году, — начала она, — некий репортер газеты «Сан» заставил мир поверить в то, что на Луне обитают единороги, бизоны и люди-летучие мыши. Вы слышали об этом?
— Конечно. Кто не слышал об этом мошенничестве? — ответил Гилмор. Он был явно заинтригован. — Это была одна из самых нашумевших историй, журналистский обман века.
— Так вот, этого человека звали Ричард Локк, и он — мой прадед.
— Ваш прадед?
Эмма кивнула.
— Тогда вы знаете и то, что после разоблачения обмана многие люди продолжали верить, что все описанное им — правда.
— Это меня не удивляет, мисс Харлоу. Людям необходимо истово верить во что-то, — сказал Гилмор. — Но я надеюсь, вы не хотите, чтобы я повторил все это? Сегодня мы точно знаем, что Луна необитаема. В иное уже никто не поверит. Телескопы…
— Разумеется, никто не поверит, мистер Гилмор, — перебила его она. — Зато многие думают, что жизнь есть на Марсе.
— На Марсе?
— Да, на Марсе. Вы слышали про его каналы? Некоторые ученые утверждают, что это явный признак того, что на соседней с нами планете существует разумная жизнь.
— Да, я читал что-то об этом, — ответил Гилмор, заметно сбитый с толку. — Так вы хотите, чтобы…
Эмма вновь прервала его, неожиданно выложив на стол книгу. Это был роман в светло-коричневом переплете, вышедший в издательстве «Хайнеманн».
— Вам известна эта книга, мистер Гилмор? — спросила она.
Гилмор бережно взял книгу в свои большие руки и прочел название:
— «Война миров»… Герберт Джордж Уэллс.
— Она написана известным английским писателем, — уточнила Эмма, — и повествует о вторжении марсиан на Землю.
— Герберт Джордж Уэллс… — повторил Гилмор как бы для себя.
— Марсиане прибыли на нашу планету в огромных цилиндрах, запущенных с Марса. Первый из них обнаруживают на общественном пастбище Хорселла, близ Лондона. В воронке, образовавшейся при падении снаряда, марсиане строят летающую машину в форме ската и отправляются на ней в ближайший город.
— Герберт Джордж Уэллс…
— Марсианам понадобилось всего две недели, чтобы завоевать Землю. — Она сделала паузу и улыбнулась. — Я хочу, чтобы вы воспроизвели это вторжение.
Гилмор поднял глаза от книги и оторопело уставился на нее.
— Что вы сказали?
— То, что вы слышали: я хочу, чтобы вы заставили весь мир поверить в то, что на Землю прилетели марсиане.
— Вы сошли с ума? — возмутился Гилмор.
— Разумеется, не нужно доводить дело до конца, — объяснила она. — Мне достаточно будет, что нашествие начнется.