Карта реки времени
Шрифт:
…В тот день, в ожидании, когда за мной приедет полицейский Нардо, я внезапно увидел себя где-то в конце пятидесятых годов, разглядывающего под светом вечерних фонарей улицы Горького загадочную афишу возле театра имени Ермоловой.
«ВОЛЬФ МЕССИНГ.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОПЫТЫ.
ЧТЕНИЕ МЫСЛЕЙ НА РАССТОЯНИИ.
Начало в 19 ч.»
До этой минуты я, кажется, никогда не отдавал себе отчёта в том, что порой отвечаю на вопрос ещё до того, как собеседник его задал. Или я просто понимаю, о чём тот или иной человек,
Покупаю билет и оказываюсь в зале, уже набитом публикой.
Выступления Мессинга описывали много раз, и здесь нет смысла подробно рассказывать о них. Упомяну только о том, что стало известным относительно недавно: Мессинг встречался со Сталиным на даче в Кунцево, предсказал ему смерть через несколько дней. Что и случалось.
Конечно, тогда я почти ничего не знал об. удивительных свойствах этого человека. Думал- просто гипнотизёр. Хотя что такое гипноз никто до сих пор толком не понимает.
…Сижу в партере среди настороженных зрителей. На сцене за длинным столом находится выбранное из публики жюри. Оно контролирует чистоту опытов, ревниво следит за тем, чтобы Мессинг не сдвинул повязку с глаз, не подглядел куда и каким образом добровольный участник эксперимента спрятал тот или иной предмет- авторучку или, скажем, коробок спичек.
Мессинг судорожно хватает зрителя за запястье, приказывает ему думать о спрятанной вещи и через минуту–другую находит её под аплодисменты зала. Внимательно наблюдаю за этим, страшно нервным человеком. Всё в нём дрожит от напряжения- губы, брови.
Опыты по отысканию вещей довольно однообразны. С присущим мне скепсисом пытаюсь найти объяснение этим чудесам.
«Артист! — думаю я. — Фокусник. Ломает комедию. Должно быть, в зале таится какой-нибудь его помощник или помощница, по рации нашёптывает ему где и что спрятано.»
Возникает неодолимое желание уличить шарлатана, вывести его на чистую воду.
Когда председатель жюри призывает очередного желающего принять
участие в эксперименте, я поднимаю руку.
Мессинга выводят из зала. А я, прежде чем пройти к сцене, достаю из бокового кармана пиджака блокнот, куда обычно записываю начатки стихов, закладываю его за откинутое сиденье своего кресла.
Приводят Мессинга. Проверяют повязку на глазах. Тот цепко хватает меня за запястье.
— Думайте! Думайте о своём ряде, своём месте! — науськивает дрожащий от напряжения человек, похожий на какого-то немецкого композитора, то ли Шумана, то ли Шуберта, — Вы не о том думаете…
Действительно, думаю не о своём блокноте, спрятанном в девятом ряду на шестнадцатом месте, а о том, что кресло-то моё пустое, и уже по этому простому признаку легко догадаться, где лежит спрятанная вещь.
Он тащит меня через проход к девятому ряду, мимо колен зрителей к шестнадцатому месту.
И вдруг, прежде чем нащупать за откинутым сиденьем блокнот, начинает громко бормотать:
— Стихи! О капитанах. Не так ли? «Тоска ломает бровь. Нет, не в иные страны. Все веруют в любовь смешные капитаны». Не так ли?
— Так… — с ужасом подтверждаю я.
Мессинг берет и возвращает мне блокнот. Снимает повязку.
Зал снова аплодирует. А у меня мешаются мысли. Я ведь вовсе не думал сейчас о стихах! Моего блокнота наверняка никто не открывал.
— Развитие! Надо развиваться, молодой человек! — продолжает бубнить Мессинг. — Есть данные. Есть интуиция, способности. И заметьте себе- у меня нет помощника с радиопередатчиком…
Я сбит с толку. Выхожу из театра почти счастливый от того, что этот загадочный человек прозрел во мне какие-то способности. «Развиваться». Но как?
Со временем я, казалось, напрочь позабыл об этой давней встрече с Вольфом Мессингом. Впрочем, выкинул из головы и преподавательницу английского. «Что, собственно говоря, общего между этими двумя столь разными событиями? — размышлял я у себя в комнате, уже почти не слыша привычного гомона итальянских мальчишек за раскрытым окном. — Наверное, общее — только я сам, какой есть, каким сложился к сегодняшнему дню. В конечном итоге эти события, как и многие другие, делали меня».
Футбольный мяч влетел в окно, глухо ударился об пол, подскочил,
снова упал и покатился под кровать.
Я извлёк его оттуда и только направился к окну, как услышал:
— Они тебя отвлекают, не дают заниматься? — в дверях стоял Донато.
Он забрал мяч из моих рук, высунулся в окно. И обратился с речью к задравшим головы фанатикам футбола. Сколько я мог судить, младшему из ни было лет пять, старшему лет шестнадцать.
Хоть я почти ничего не понял, страстная речь Донато понравилась бы
древним римлянам- Цицерону и другим знаменитым ораторам.
Детям она тоже понравилась. Они выслушали её с почтением. Иногда, правда, веселясь. В конце концов Донато лихо размахнулся, швырнул мяч во двор и вся компания побежала куда-то в другое место продолжить матч.
— Видишь, как я их напугал?! — похвастался Донато. — Больше не будут мешать. Иди обедать.
— С тобой?
— Я обедал, спал, был в городе по делам. Не хотел тебя беспокоить. Иди! Уже пол шестого.
На кухне я увидел накрытый для меня стол. И посреди него бутылку розовой граппы.
Донато откупорил её, достал из буфета две рюмки, налил, торжественно приподнял:
— Для пищеварения!
После чего, услышав дверной звонок, помчался кому-то открывать. И вернулся со старостой храма- Лючией. Я вскочил с места. Мы обнялись.
Лючия не знала ни слова по–русски. Она придирчиво оглядела стол. Немедленно поставила на него стаканчик с бумажными салфетками. Увидев бутылку, погрозила нам с Донато пальцем.
— Для пищеварения! — сказал он, смеясь.
Лючия принялась доставать из принесённого с собой большого пластикового пакета какие-то продукты, шустро раскладывала их на полки холодильника, в ящики буфета. Одновременно расспрашивала Донато обо мне, о моей жене и дочке.