Карта утрат
Шрифт:
– Пожалуйста, расскажи! – взмолился он.
– Если ты сейчас заснешь, завтра я расскажу тебе все до конца.
Следующим вечером Итянь припомнил деду его обещание. Дедушка продолжил рассказ: Желтый император научил людей строить убежища и одомашнивать скотину, отчего народ стал процветать.
– А дальше что было? Еще случилось что-нибудь страшное?
– Завтра узнаешь. – Дедушка зевнул и перевернулся на бок.
Про Желтого императора дедушка рассказывал восемь дней, а затем последовала новая история – про его преемника, Юя Великого. Спустя месяц они добрались до династии Хань. И таким вот образом за триста шестьдесят пять вечеров они преодолели четыреста семьдесят лет истории.
Дедушка продолжал рассказывать, пока не поведал внуку
Закончив рассказывать про историю страны, дедушка принялся за собственную историю. Восемь столетий назад его далекие предки впервые пришли на эти земли. Они брели по дорогам иссушенной провинции Хэнань и добрались до дельты реки Янцзы, где земля под их ногами была черная и влажная. В те времена люди протаптывали собственные дороги и в мире хватало неизведанных мест. Предки все шли и шли, пока вместо зарослей папоротника вокруг не загорелись цветы беламканды. И тогда торопливо, поднимая пыль, они спустились с холма в долину, и к вечеру, когда отовсюду начал наползать туман, они сложили на землю пожитки и решили остаться. Дело было весной, и им казалось, будто здесь их ждет удача – так чудесно цвели вокруг платочные деревья, и голуби, размахивая, словно платочками, крыльями, порхали у них над головами, и журчала в притоке большой реки тихая вода, пробившая себе путь через эту плодородную землю. Двадцать три поколения станут возделывать ее и кормиться ею – землей, порой плодородной, как в день их появления здесь, а порой – иногда в течение нескольких лет – сухой и бесплодной. И все же это их земля. Продлись их путь еще на несколько месяцев, и они достигли бы побережья, где намного позже возникнут самые процветающие в стране города. Но случай привел их сюда.
Это событие считалось самым значительным в истории их рода, выбитой на могильных плитах и запечатленной в семейных храмах. Столетиями камни хранили прошлое, пока в стране не развернулись кампании, целью которых было уничтожить старую историю и сотворить новую, выгодную нынешним правителям.
Итянь слушал дедушкины предостережения о том, какой опасности подвергаются книги, и ему хотелось тотчас же броситься их спасать. Его тянуло спрыгнуть с кровати и построить крепость, где книги будут в безопасности. По мере того как он рос, отношение его к рассказам деда становилось все более практичным: он ловил каждое дедушкино слово, стараясь запомнить все до единого. По дороге в школу или работая в одиночестве в поле, Итянь вполголоса пересказывал дедовы истории. Ему хотелось сберечь их, не позволить деду исчезнуть. У него была неплохая возможность прочно запечатлеть их в памяти – к тому моменту, когда дедушка заболел, они совершили четыре полных и четыре пятых круга по дедушкиным рассказам.
Деревенские жители часто говорили, что его дедушка совсем не похож на крестьянина. Тощий, ходил он необычно – скрестив руки на груди, совсем не так, как другие, те размахивали руками, шагали широко, одновременно решительно и неуверенно. Как-то раз одна женщина нашла в закромах подбитое ватой одеяние, в каких ходят грамотеи, и в шутку отдала его дедушке. Тот облачился в него, и вид у него сделался настолько внушительный, что ни у кого не хватило духу засмеяться. Лишь Итянь шепнул деду:
– Ты как будто только что из Пекинского университета!
Но он был рад, что дедушка живет здесь, в их маленькой деревне, пускай даже он остался тут ценой несбывшихся желаний юности, когда дед мечтал уехать в столицу учиться. К тому же сам Итянь вовсе не считал, что дедушка не похож на крестьянина. По ночам, разглядывая дедушкино тело, он замечал, как оно сложено, видел проступающие мышцы, натянутые сухожилия. Но за месяцы болезни и мышцы, и жилы истончились, ушли в небытие.
Когда Итянь положил ладонь на костлявую грудь деда и обнаружил, что грудь не поднимается, он первым делом попытался вспомнить, сколько времени прошло с последнего дедушкиного вздоха. Для Итяня этот вздох остался незамеченным – словно листок, опустившийся на ворох собранной в кучу октябрьской листвы. Он дотронулся до дедушкиной руки, уже заледеневшей. “Я сидел тут все это время, – подумал он, – но где свидетельство моей заботы?”
Он не стал звать ни мать, ни брата. Вместо этого он приподнял одеяла и улегся рядом с дедом, головой к дедушкиным ногам, как они спали всегда. Так их и обнаружили мать с братом, когда пришли проведать. Самое верхнее одеяло много лет назад подарили на свадьбу его родителям. И там, где на ткани алел вышитый символ богатства, слезы Итяня оставили мокрое пятно.
Мать пощупала дедушку, а Ишоу помог Итяню подняться.
– Пойдем, – сказал брат.
Итянь чувствовал, как брат осторожно потянул его одной рукой за запястье, а другой обхватил за спину, и позволил довести себя до скамьи в доме. Словно в оцепенении, Итянь наблюдал, как брат набрал воды из бочки и вскипятил ее. Он и не замечал холода, пока пар от воды, вылитой на раскаленные кирпичи очага, не пополз по комнате, наполняя ее теплом. Но вряд ли же он дрожит от холода, ведь все это время он пролежал под одеялами? Потрясенный, он чувствовал на лице горячее полотенце и пальцы Ишоу, растирающие сквозь ткань его глаза и нос с засохшими под ним соплями.
Протерев брату лицо, Ишоу тихо вышел из комнаты. Итяня переполняла признательность – и за нежность брата, и за то, что он оставил его одного. Итянь хотел отгоревать в одиночку. Ишоу не оплакивал дедушку и не понял бы глубину скорби Итяня – нет, единственным человеком в семье, кто по-настоящему понимал его, был именно дед, это его истории открыли Итяню мир за пределами их собственного, крохотного. Итянь вспоминал дедушкины рассказы с небывалым прежде упорством. Сберечь их – его долг перед дедушкой, потому что больше Итяню от него ничего не осталось.
Глава 4
Весь вечер Итянь прождал на набережной, на самом высоком месте тропинки, в надежде высматривая вдали Ханьвэнь. Обычно они встречались здесь в пятницу по вечерам, но на прошлой неделе умер дедушка. Целую неделю Итянь тосковал по Ханьвэнь, и сейчас больше всего на свете ему хотелось поговорить с ней, но в некоторые вечера, когда работы было особенно много, Ханьвэнь не могла уйти.
Он посмотрел на два мешка с арахисом, которые принес с собой. На вопрос матери, что он такое творит, Итянь ответил, что закончит перебирать орехи на улице. Он надеялся, что недавняя смерть дедушки станет в глазах матери оправданием странным поступкам сына. Они оплакивали покойного столько, сколько полагается, после чего мать вручила Итяню джутовый мешок, набитый только что собранным арахисом, и заявила, что пора приступать к работе.
День уже клонился к закату, и Итянь осознал, как мало он успел сделать. Он ускорил работу, поспешно набирая пригоршни неровных орехов, не останавливаясь даже для того, чтобы вычистить грязь из-под ногтей или стряхнуть налипшие на скорлупу кусочки глины. Будь здесь мать, она непременно отругала бы его за такую работу. Пока не было отца, работать Итяня учили мать и брат. Мать проверяла, достаточно ли он собрал навоза и далеко ли ходил за ним, она же наблюдала, как он таскает из колодца ведра с водой – ровно ли шагает и не пролил ли по дороге.