Карта времени

Настоящее — это иллюзия, хотя и очень стойкая.

Альберт Эйнштейн

Самое причудливое и пугающее порождение человеческой мысли — представление о времени.

Элиас Канетти

Что ждет меня на дороге, по которой я не пойду?

Джек Керуак

Вперед, уважаемый читатель!

Скорее

приступай к чтению нашей увлекательной истории, ведь на этих страницах ты найдешь приключения, которые трудно себе даже вообразить!

Если ты, как любой здравомыслящий человек, полагаешь, что время — это поток, быстро увлекающий все живое к более мрачному берегу, здесь ты обнаружишь, что прошлое можно пережить не один раз и что человек может снова пройти по своим же собственным следам — благодаря машине, способной путешествовать во времени.

Итак, потрясения и удивительные впечатления тебе обеспечены.

Эндрю Харрингтон готов был умереть несколько раз, лишь бы не пришлось выбирать один-единственный пистолет из обширной отцовской коллекции, размещенной под стеклом в гостиной. Важные решения никогда не давались ему легко. Со стороны вся жизнь Харрингтона выглядела чередой непростительных ошибок, последняя из которых отбросила зловещую тень и на все его будущее. Но теперь этот бесславный путь подходил к концу. На сей раз у Эндрю были веские основания считать, что его выбор окажется правильным, ведь он решил больше никогда не выбирать. В будущем не будет никаких ошибок, поскольку не будет самого будущего. Харрингтон собирался покончить со всем одним махом, без лишних сантиментов пустив себе пулю в висок. Другого выхода не было: только отказавшись от будущего, можно было зачеркнуть прошлое.

Эндрю придирчиво изучал содержимое витрины: элегантные орудия смерти, которые его отец берег как зеницу ока, с тех пор как вернулся с войны. Старший Харрингтон обожал свою коллекцию, однако Эндрю всегда подозревал, что его родитель собирал оружие вовсе не из ностальгии, а потому что его завораживало бесконечное количество инструментов, при помощи которых человек может без особого труда свести счеты с жизнью. Эндрю разглядывал орудия для сокращения человеческого рода с безразличием, столь непохожим на страсть, горевшую в глазах его отца. Заключенные под стекло, они казались ручными и совсем не страшными. Эндрю гадал, какой образ смерти таит в себе каждое из них. Что посоветовал бы отец? Старинные пистоли, в которые полагалось засыпать порох и разжигать его при помощи огнива, обещали благородную, но чересчур трудоемкую кончину. Куда предпочтительней была быстрая смерть от одного из современных револьверов, что покоились на бархатных подкладках изящных деревянных футляров. Харрингтон остановился было на однозарядном кольте, но вовремя вспомнил, что такой же был у Буффало Билла [1] в шоу «Дикий Запад» с участием подозрительного вида индейцев и дюжины апатичных буйволов, которых перед представлением, судя по всему, накачали опием. Не хватало еще, чтобы его самоубийство напоминало дешевый авантюрный роман. По этой же причине был отвергнут смит-вессон, из которого застрелили знаменитого бандита Джесси Джеймса, и слишком тяжелый уэбли, славно послуживший колониальным войскам в борьбе против туземцев. Эндрю долго присматривался к эффектному пепербоксу, жемчужине отцовской коллекции, но усомнился, не даст ли такой сложный механизм осечку в нужный момент. Поразмыслив еще немного, он решил остановиться на элегантном кольте с перламутровой рукоятью, способном сопроводить его в мир иной с истинно женской заботой и деликатностью.

Эндрю открыл витрину с глумливой ухмылкой, вспоминая, сколько раз отец повторял категорический запрет прикасаться к оружию. Но Уильям Харрингтон, эсквайр, был в Италии и как раз в этот момент, вероятно, скользил оценивающим взглядом по фонтану Треви. По счастливому совпадению, родители отправились в путешествие именно тогда, когда сын окончательно и бесповоротно решил свести счеты с жизнью. Эндрю немного опасался, что его демонстративный жест — я умираю в одиночестве, как жил, — будет неправильно понят, хотя весьма ощутимым ударом по отцовскому самодовольству должно было стать самоубийство как таковое, спланированное и совершенное за его спиной.

Эндрю достал из специального ящичка патроны и зарядил револьвер. Скорее всего, ему хватило бы и одной пули, но ничего нельзя знать заранее. В конце концов, это было его первое самоубийство. Потом он завернул оружие в носовой платок, сунул в карман пиджака, словно яблоко, которое собирался съесть на ходу, и покинул гостиную, в довершение всех своих дерзостей оставив витрину открытой. Осмелься Эндрю пойти наперекор отцу чуть раньше, и онабыла бы жива. Но он спохватился слишком поздно. Все эти восемь лет Эндрю Харрингтон расплачивался за свою трусость.

Восемь долгих лет, на протяжении которых боль становилась только сильнее, разрасталась, словно раковая опухоль, отравляя тело и разлагая душу. Неуемная забота любящего кузена Чарльза, равнодушие остальных, тоска по Мэри сделали жизнь Эндрю невыносимой. Но этой ночью все будет кончено. Двадцать шесть лет — отличный возраст, чтобы умереть, подумал Харрингтон, с удовлетворением нащупав в кармане заветный сверток. Оружие есть. Осталось только найти подходящее место, чтобы привести приговор в исполнение. И он знал, где искать это место.

Ощущая в кармане тяжесть револьвера, последнего и самого надежного талисмана, Эндрю спустился по широкой лестнице особняка Харрингтонов, расположенного на фешенебельной Кенсингтон-Гор, поблизости от восточного входа в Гайд-парк. Молодой человек не собирался устраивать церемонию прощания с домом, в котором прожил без малого тридцать лет, но что-то заставило его остановиться перед портретом в передней. С широкого холста в позолоченной раме на него с явным неодобрением взирал отец. Важный и чопорный, не без труда втиснувшийся в мундир, в котором он совсем молодым дрался в Крыму, пока русская картечь не пробила ему бедро, опираясь на трость, с тех самых пор ставшую его верной спутницей, Уильям Харрингтон глядел на мир с презрительным недоумением, словно не мог понять, зачем теряет время в столь нереспектабельном месте. Кто распорядился затянуть поле битвы у осажденного Севастополя таким густым туманом, чтобы солдаты не видели стволов своих винтовок? Кому взбрело в голову, что женщина — лучший правитель для Британии? По чьей прихоти солнце восходит на востоке? Оставалось только гадать, родился Харрингтон-старший с таким выражением лица или подцепил его, точно оспу, у свирепых турок, но оно оставалось неизменным на протяжении всего пути от солдатской палатки до лондонского особняка. На этом пути он изрядно хромал, но это досадное обстоятельство ничего не меняло. Человеку с тонкими чертами и густыми усами, надменно глядевшему с портрета, не пришлось заключать сделку с дьяволом, чтобы стать одной из самых богатых и влиятельных в городе персон. Причины его стремительного возвышения оставались тайной даже для домочадчев; Эндрю, как ни старался, так и не смог ее разгадать.

Настал очередной тягостный момент, когда молодому человеку предстояло выбрать из обширного гардероба одну-единственную шляпу и одно-единственное пальто, чтобы достойно выглядеть в свой смертный час. Пока Эндрю изучает содержимое гардероба — зная его, можно смело утверждать, что этот процесс растянется не меньше чем на четверть часа, — разрешите поприветствовать вас, дорогие читатели, и заодно объяснить, почему я после долгих раздумий решил начать повествование именно так и никак иначе; в известном смысле мне самому пришлось покопаться в шкафу, сверху донизу набитом разными возможностями. Читатель, у которого хватит терпения добраться до конца моего повествования, возможно, спросит, отчего я предпочел выхватить из клубка первую попавшуюся нить, вместо того чтобы пойти в привычном хронологическом порядке и начать с истории мисс Хаггерти. Бывают, однако, романы, которые начинаются с середины, и, возможно, наш как раз из таких.

В общем, оставим на время мисс Хаггерти и вернемся к Эндрю, который наконец облачился в пальто и шляпу, натянул толстые перчатки, чтобы защитить руки от студеного воздуха, и вышел из дома. Сделав несколько шагов, молодой человек остановился на вершине мраморной лестницы, ведущей в парк. С верхней ступеньки он окинул взглядом вскормивший его мир, сознавая, что, если все пойдет как задумано, ему никогда больше сюда не вернуться. Ночь спускалась на особняк Харрингтонов легко и бесшумно, словно невесомая вуаль. Тускло-белый лунный диск заливал молочным светом ухоженный сад с гротами, ровными дорожками и помпезными фонтанами с нимфами, сатирами и прочей мифологической фауной. Уильям Харрингтон, напрочь обделенный художественным вкусом, считал, что античные образы помогут ему прослыть ценителем искусства и роскоши. Впрочем, в случае с фонтанами это было вполне простительно: в ночи их негромкое журчание казалось нежной, вкрадчивой колыбельной, зовущей смежить усталые веки и отрешиться от дневных забот и печалей. Чуть поодаль, посреди безупречно подстриженного газона, высилась величавая, словно лебедь на водной глади, беседка, в которой миссис Харрингтон проводила дни напролет, зачарованная сладким запахом привезенных из далеких колоний цветов.

Эндрю немного полюбовался на луну, размышляя, доберется ли до нее когда-нибудь человек, как в книгах Жюля Верна или Сирано де Бержерака. И как он попадет на ее молочную поверхность: на построенном по собственным чертежам дирижабле или привязав к телу множество склянок, наполненных росой, так чтобы солнечные лучи падали на них с такой силой, что тепло, притягивая их, подняло и его вверх, словно персонажа, придуманного гасконским задирой? [2] Поэт Ариосто превратил ночное светило в хранилище сосудов, в которых заключены души ушедших, но Эндрю больше нравилась идея Плутарха, согласно которой на Луну после смерти переселяются самые отважные и благородные из жителей Земли. Ему хотелось верить, что там умершие обретают вечный дом. Они живут в мраморных дворцах, построенных ангелами-зодчими, или в пещерах, вырубленных в белоснежных скалах, и ждут, когда их близкие завершат свой земной путь и воссоединятся с ними. В одной из таких пещер поселилась Мэри, позабывшая земные горести и воскресшая для лучшей жизни. Его прекрасная, чистая, дивная Мэри терпеливо ждет, когда он придет согреть ее холодное ложе.