Карта времени
Шрифт:
Чтение давалось Тому нелегко, но он трижды перечел письмо, которое, как и предсказывала девушка, совершенно его обескуражило, хотя и по совсем другой причине. Дочитав послание до конца в третий раз, он прижался спиной к стволу дуба, дожидаясь, пока улягутся растревоженные сложенным вдвое листком бумаги чувства. Она поверила! И пришла сюда, чтобы оставить свое послание! Для него эта история была почти окончена, а для Клер она только началась. Молодой человек лишь теперь начал понимать, как далеко зашла его проделка. Он играл с чувствами девушки, не думая о последствиях, и последствия не заставили себя ждать. В своем письме жертва Бланта, сама того не желая, поведала нечто такое, чего он предпочел бы не знать. Клер поверила в его ложь так искренне и глубоко, что не раздумывая согласилась на роковой шаг, а слияние их тел разожгло в ней неистовое пламя. Теперь это пламя полыхало в ее душе, и Том, как ни силился, не мог понять, неужели такая страсть способна вспыхнуть после единственного короткого свидания и ее можно поддерживать вечно, как костер, разведенный на лесной поляне, чтобы отпугнуть волков. Но самым странным ему казалось то, что ради любви Клер была готова на все. Никогда прежде Тому не случалось ни в ком вызывать такой любви, именно ему, ведь обнаженное тело девушки в тот вечер ласкал не капитан Шеклтон, а он, Том Блант. Шеклтон был всего лишь смутным образом, мечтой, обретшей плоть и кровь в его облике. А что же он сам? Разве столь нежная и пламенная любовь не должна была вызвать в нем ответное чувство, отразиться в его сердце, словно в водной глади? Том не знал, как ответить на этот вопрос. Да и стоило ли тратить время на поиски ответа, коль скоро его все равно не сегодня завтра могли убить?
Том вновь бросил взгляд на письмо, которое все еще держал в руках. Как же поступить? Ответ пришел сам собой: непременно надо написать ей, и вовсе не для того, чтобы доиграть навязанную ему роль влюбленного, а потому, что девушка ясно дала понять, что без его писем ей не жить. Том представил, как она выпрыгивает из экипажа, поднимается по склону, ищет ответное послание капитана Шеклтона и ничего не находит. Вряд ли Клер смирится со столь внезапным поворотом сюжета, с его глухим, необъяснимым молчанием. Через две недели она опять приедет сюда и, не обнаружив заветного письма, решит распрощаться с жизнью с такой же решимостью, с какой предалась любви, поразив себя ножом в сердце или приняв смертельную дозу лауданума. Такого Том допустить не мог. Хотел он того или нет, но игра зашла слишком далеко, и теперь жизнь Клер Хаггерти была в его руках. Он должен был ответить на письмо. Другого выхода не имелось.
Возвращаясь в Лондон через поле, а не по дороге, и вздрагивая при каждом шорохе, Том понял, что раздумал умирать. Совершенно определенно раздумал. И не потому, что вдруг полюбил жизнь, а лишь потому, что должен был ответить на письмо Клер. Он должен был выжить, чтобы жила она. Вернувшись в город, Блант стянул в книжной лавке стопку писчей бумаги и, убедившись, что поблизости нет громил Мюррея, проскользнул в пансион, чтобы поскорее укрыться в своей комнатушке. В пансионе все было спокойно. С улицы в окно долетал обычный вечерний шум, хорошо знакомая партитура, сыгранная без единой фальшивой ноты. Том подвинул к кровати стул, разложил на импровизированном письменном столе предусмотрительно украденные бумагу, перо и чернильницу и, глубоко вздохнув, приступил к работе. Через полчаса упорного, но не слишком успешного труда он убедился, что сочинение писем отнюдь не такое простое занятие, как ему всегда казалось. Писать было труднее, чем читать, куда труднее. Вскоре Том с удивлением обнаружил, что решительно не способен перенести свои мысли на бумагу. Он отлично знал, что хочет сказать, но стоило ему начать фразу — и выходило совсем не то. В голове Бланта еще хранились остатки воспоминаний об уроках Меган, но грамматика безнадежно хромала, а главное, у него никак не получалось выражаться так же ясно, как его корреспондентка. Среди невообразимого клубка отдельных букв и зачеркнутых слов смысл имело только бойкое обращение «Дорогая Клер». Достойная жалости попытка полуграмотного оборванца сочинить любовное послание! Блант скомкал листок, смиряясь с очевидностью. Получив такой ответ, Клер просто-напросто упадет замертво, не в силах понять, отчего письмо от спасителя мира выглядит как каллиграфические упражнения шимпанзе.
Как бы Тому ни хотелось ответить девушке, ничего не получалось. Но от того, окажется ли его письмо через два дня под дубом на холме, зависела человеческая жизнь. Он растянулся на кровати и погрузился в размышления. Ему, несомненно, была нужна помощь. Но к кому обратиться? У Тома не было знакомых, которые умели писать. Не идти же к какому-нибудь школьному учителю, чтобы продиктовать ему послание, угрожая переломать пальцы. Нет, он нуждался в ком-то, кто обладал бы не только хорошим слогом, но и достаточно богатым воображением, чтобы поучаствовать в подобной мистификации, и к тому же умел бы излагать свои мысли так же искренне и страстно, как сама Клер. Но кто он, этот таинственный помощник, располагающий всеми перечисленными качествами?
Внезапно Тома осенило. Он одним прыжком вскочил с кровати, отодвинул стул и выдвинул нижний ящик комода. Там, словно выброшенная на берег рыба, валялась раскрытая книжка. Когда Блант только начинал работать на Мюррея, его хозяин обронил, что их предприятие обязано своим успехом одному модному роману. Том никогда не читал романов, но ту книгу он купил. Прочесть ее до конца оказалось для Тома непосильным делом: откровенно говоря, дальше третьей страницы он так и не продвинулся и берег книжку для того, чтобы кому-нибудь перепродать, но теперь чутье подсказывало ему, что автор романа — как раз тот, кто ему нужен. Он перевернул первую страницу, чтобы посмотреть на портрет писателя. В предисловии было сказано, что автор живет в Уокинге, графство Суррей. Если кто-то и мог помочь Тому, то лишь субъект с портрета, молодой человек с птичьим лицом по имени Г.-Дж. Уэллс.
Нанимать экипаж было слишком дорого, а прятаться в суррейском поезде — слишком рискованно, и Том рассудил, что единственный способ попасть в дом писателя — отправиться туда пешком. Кэб доехал бы до Уокинга часа за три, стало быть, тому, кто собрался идти на своих двоих, надо было умножить это время на два; другими словами, получалось, что Том доберется до дома Уэллса на рассвете, а это не самое подходящее время для визитов без приглашения, но не в том случае, если речь идет об исключительно срочном деле. Молодой человек положил письмо Клер в карман, надел шапку и не раздумывая покинул пансион. Долгая дорога Тома совершенно не пугала, ведь никакого иного выхода у него все равно не было. Чтобы пройти такую дистанцию и не свалиться от усталости, требовались резвые ноги и звериная выносливость, а он в полной мере располагал и тем и другим.
По пути через укрытые ночным мраком поля, то и дело оглядываясь, чтобы проверить, не идут ли по его следу люди Мюррея или сам Соломон, Том придумывал, как начать разговор с Уэллсом. Перебрав все возможные варианты, он решил остановиться на самом абсурдном: представиться капитаном Дереком Шеклтоном. Судя по реакции Клер, спаситель человечества должен был вызвать больше доверия и сочувствия, чем какой-то жалкий Том Блант. Выдав себя за капитана, можно будет рассказать Уэллсу ту же историю, что покорила мисс Хаггерти, и показать письмо от незнакомки, найденное у входа во временной туннель. Уж кто-кто, а человек, сочинивший роман о путешествиях во времени, проглотит все это не разжевывая. Правда, еще предстояло придумать правдоподобное объяснение тому, отчего человек из будущего не может сам написать ответ: например, сказать, что в 2000 году такими вещами занимаются автоматы-писари, а люди совсем утратили навыки письма. Как бы то ни было, решение представиться капитаном Шеклтоном казалось Тому самой разумной стратегией: уж если ты собираешься вырвать знаменитого писателя из объятий сна, лучше быть спасителем человечества, от которого зависит жизнь прекрасной дамы, чем нищим бродягой, запутавшимся в любовных делах.
Том добрался до Уокинга перед самым рассветом, когда тихий городок наслаждался последними часами сна. Ночь выдалась славной, даром что холодной. На чтение табличек на дверях домов в поисках заветной фамилии ушел почти час. В двухэтажном доме писателя за невысокой оградой все окна были темны. Том набрал в легкие побольше воздуха и толкнул калитку. Отступать было некуда.
Стараясь шагать бесшумно, будто в церкви, Том пересек маленький садик, поднялся по ступенькам и замер, не успев позвонить в колокольчик. В ночном воздухе явственно послышался конский топот. Обернувшись, Том различил за оградой неясный силуэт всадника. Незнакомец спешился около писательского дома и распахнул калитку. Один из шпионов Мюррея? Дальнейшие действия пришельца не оставляли никаких сомнений: он вытащил из кармана пистолет и прицелился Тому в грудь. Тот машинально шарахнулся в сторону, упал на четвереньки и отполз к темным кустам. Пришелец повел в его сторону дулом пистолета, но Блант не собирался становиться легкой мишенью. Он резво вскочил на ноги, подбежал к ограде и ловко перемахнул через нее. Том ждал, что пуля вот-вот вопьется ему в спину, но этого не случилось. Вероятно, он двигался быстрее, чем ему самому казалось. Выскочив на улицу, Том со всех ног кинулся прочь. Минут пять он бежал, не останавливаясь, потом перешел на шаг, стараясь восстановить дыхание, и несмело обернулся, ожидая увидеть в двух шагах от себя посланца Мюррея, но разглядеть хоть что-то в густом мраке было невозможно. Похоже, ему удалось уйти, и была надежда, что убийца не станет утруждать себя преследованием жертвы в непроглядной тьме. Скорее всего, он предпочел вернуться в Лондон с докладом. Немного успокоившись, Том решил дождаться утра на свежем воздухе. Утром он убедится, что шпиона нет поблизости, и, как и было задумано, постучится в дверь писателя.
XXIX
«Ты спас человеческую жизнь силой своего воображения», — сказала Джейн несколько часов назад, и эти слова еще звучали в голове Уэллса, пока утренние лучи, проникавшие на чердак сквозь слуховое окно, разгоняли полумрак, освещая углы, мебель и их самих, слившихся в объятии в кресле машины времени и похожих на греческую статую. Сказав Джейн, что кресло еще может пригодиться, писатель имел в виду совсем другое, но теперь он был доволен, что не стал развеивать ее заблуждение. Уэллс ласково глядел на жену. До того как она мирно заснула в его объятиях, супруги предавались сумасшедшей страсти, совсем как в первые месяцы их брака, о которых писатель часто вспоминал с оттенком грусти, сознавая, что огонь не может полыхать вечно. Но внезапный порыв ветра раздул едва тлевшие угли, и теперь на губах Уэллса играла широкая, довольная, совершенно бездумная улыбка, какой давно не видели зеркала в его доме. А все дело было в одной-единственной фразе: «Ты спас человеческую жизнь силой собственного воображения». Из головы у писателя все не шли слова, сказанные Джейн во время их первого появления на страницах нашего романа, которое, как я вас предупреждал, оказалось отнюдь не последним.
Проснувшись, Джейн отправилась вниз готовить завтрак, а Уэллс задержался возле машины времени. Писатель был спокоен и, что бывало с ним крайне редко, чрезвычайно доволен самим собой. Уэллс частенько казался себе самым смешным и жалким из представителей человеческого рода, однако случались в его жизни и такие моменты, когда он готов был глядеть на свою персону с долей сочувствия, но все равно без особой любви. За спасение жизни он получил не только награду от Джейн, но и удивительный подарок: машину, порожденную его собственным воображением, машину, похожую на сказочные сани, такую машину, что Эндрю Харрингтон безоговорочно поверил в ее способность перемещаться во времени. Глядя на нее при свете дня, писатель дивился тому, каким красивым вышло устройство, нарисованное в его книге парой небрежных штрихов. С видом человека, задумавшего забавную шалость, он взгромоздился в кожаное кресло, торжественно возложил руку на стеклянный рычаг и грустно улыбнулся. Вот было бы славно, если бы эта штука и вправду работала и с ее помощью можно было бы попасть в любую эпоху по своему усмотрению, объехать все времена, добраться до самого края, туда, где все зарождается и все умирает. Но такой машины еще не придумали. А эта никуда не годилась. Теперь, когда из нее достали магнезию, она не годилась даже на то, чтобы ослепить своего седока.