Картель правосудия
Шрифт:
Незадачливый грабитель, у которого от боли потекло из глаз и носа, поднял руки вверх и перепуганно прогнусавил:
– Ы-ы-ы! Господа, прошу прощения, это была шутка, просто глупая шутка. – Он пнул мешок к ногам совершенно растерявшегося кассира и стремглав бросился вон из банка, петляя как заяц.
Пока ошалевшая публика приходила в себя, а персонал вызывал полицию, Миль помог кассиру Роделю донести мешок до стойки, незаметно вытирая об него руку, и с немалым трудом уговорил выдать требуемую сумму наличными.
Покидая банк, Миль услышал приближающийся
Уже года три никто из его бывших коллег не давал о себе знать, и Миль решил, что, слава богу, о нем забыли, но вчера он получил неожиданную телеграмму: «Тетя Эльза выходит замуж шестой раз. Если вам не надоело, будем рады вашему присутствию». Нельзя сказать, что это стало для него шоком, ибо, даже единожды работая на КГБ, человек раз и навсегда привыкает к неожиданным крутым поворотам в судьбе, но возвращаться так не хотелось.
Он зашел в гостиную за чемоданом, собранным еще утром, и восемь пар зеленоватых глаз обратились к нему. Кое-кто из ленивых пушистых обитателей дома даже нашел в себе силы встать, чтобы потереться о ногу обожаемого хозяина. Миль позвонил прислуге и оставил на автоответчике распоряжения на время своего отсутствия, попрощался со своими четвероногими любимцами и покинул свой уютный очаг. Его единственным молчаливым попутчиком в долгой дороге стал великолепный ангорский кот по кличке Людовик XIV. Более пожилые и тяжелые на подъем Людовики XII и XIII остались дома.
Самолетом маленькой частной авиакомпании Миль добрался до Варшавы и уже в вагоне СВ пересек границу своей бывшей родины. Разумеется, в поезде, переполненном «челноками» с огромными баулами, таможенники не стали тратить время на солидного швейцарского гражданина с респектабельной лысиной и безупречными документами, путешествующего в обществе любимого кота, у которого документы также в полном порядке.
ИРИНА ГЕНРИХОВНА ТУРЕЦКАЯ
15 февраля, день
Все тогда у них произошло случайно.
– Что здесь творится? – спросил подполковник Бойко у гаишника, который вместо того, чтобы заниматься своим обычным делом, то есть обирать зазевавшихся водителей в Мерзляковском переулке, задрав голову, глазел куда-то вверх.
У дома, который не горел, стояла пожарная машина, и вокруг нее собралась порядочная толпа прохожих, которые тоже стояли с поднятыми головами.
– Самоубийца, – философски откликнулся гаишник, и, присмотревшись, подполковник действительно различил маленькую фигурку на краю крыши.
– Кто там еще есть? – Подполковник показал гаишнику свое удостоверение, и тот, сразу подобравшись, отрапортовал:
– Участковый. Бригада из отделения пока не доехала.
Бойко, вполголоса кроя последними словами нерасторопность коллег, а заодно и пожарников, перекрывших половину проезжей части, вбежал в подъезд и пулей взлетел на четвертый этаж. На чердак залез через открытый люк по узенькой лесенке, а оттуда уже выбрался на крышу.
На самом краю крыши стоял темноволосый, бледный мальчик лет двенадцати-тринадцати, он поднял руки вверх, как пловец, готовящийся к прыжку. Метрах в пятнадцати от него топтался перепуганный пожилой участковый милиционер с посеревшим лицом и только приговаривал:
– Ну, ты чего, парень, ну, чего ты, не надо…
Бойко отстранил участкового и направился к пареньку, тот обернулся и предостерегающе протянул руку, как бы отстраняясь. Тонкие черты лица, глаза цвета крепкого чая. Мальчик, наверное, был бы красивым, если бы не ужасающая яйцеобразная форма головы и чересчур резкая мимика глаз и бровей, – лицо его находилось в постоянном движении. Несмотря на столь нежный возраст, у него уже наметилось несколько причудливых морщин. Кожа была настолько тонкая, что казалась прозрачной. И ботинки – слишком большие для его возраста.
Подполковник стоял в пяти шагах, не решаясь приблизиться, и вдруг вспомнил, что читал где-то: чем больше относительная длина стопы, тем больше объем оперативной памяти. Странная корреляция…
– Как тебя зовут?
– Вадим. – У него были длинные, чуть не до колен, руки, которым полагалось бы заканчиваться огромными кистями. Но кисти на тонких сухих запястьях оказались маленькие, с гибкими тонкими пальцами. Пальцы, как и лицо, ни на минуту не останавливались. Как будто ткали невидимую паутину. – Не пытайтесь меня остановить, это все равно бесполезно. Я устал жить.
– Хорошо, давай просто поговорим. Ты хоть записку оставил?
Он отрицательно покачал головой, его левый глаз слегка помаргивал.
– Может, что-нибудь хочешь передать родителям или друзьям?
– Теория неуместности, – сказал он, – основы употребления идей не по назначению, должна иметь неуместное подтверждение.
Бойко ничего не понял, ясно было одно: парень не в себе и это не фарс – он действительно решил свести счеты с жизнью.
– Послушай, это из-за девушки, верно?
Он усмехнулся и на шаг отошел от пропасти.
– И я, по-вашему, не сплю по ночам, мечтаю, как она будет тонуть, а я спасу ее, а потом убегу, а она будет меня разыскивать. Только тонуть ей придется на мелком месте, потому что я не умею плавать. Тогда, я думаю, пусть она лучше попадет под машину, и я вытолкну ее из-под самых колес и попаду сам, но останусь жив, она будет ходить ко мне в больницу, и я поцелую ей руку. Но я знаю, что этого никогда не будет. Нет, ошибаетесь. Я пока сублимируюсь.