Картель
Шрифт:
Елену Матвеевну он застал в ординаторской. Это была миловидная женщина лет тридцати пяти. Светло-русые волосы под накрахмаленной шапочкой, большие темно-серые глаза со стальным оттенком, губы тонкие, но красивые. Взгляд смелый, но в то же время в нем заметна неуверенность. Нет, в самой себе эта женщина была уверена, но мир вокруг казался ей хрупким, ненадежным, и она боялась, что все может разрушиться в любой момент. Во всяком случае так подумал Севастьян, глядя на нее. Елена Матвеевна смотрела на него с интересом одинокой
– Вы из прокуратуры? – спросила она.
– Ну, в общем, да. Майор юстиции Глушков.
– Я знаю, кто вас интересует. Пойдемте.
Они прошли в палату, где на высокой койке лежала девушка лет пятнадцати-шестнадцати с повязкой на голове. Черты лица нежные, красивые, но еще не совсем оформившиеся. И не было в этом облике ничего вульгарного, порочного.
Внешних повреждений на лице не видно, если не считать мелкую царапину на правой щеке, но под глазами темные круги, да и худоба у девушки нездоровая. Изможденная она, истощенная какая-то.
Девушка находилась в сознании, но на Севастьяна смотрела тускло, если не сказать, безжизненно. Или это действие обезболивающих лекарств, или она еще не совсем пришла в себя. Скорее всего и то, и другое, но неплохо бы рассмотреть и другой фактор.
Глушков мягко взял девушку за руку, осмотрел внутреннюю сторону локтевого сгиба и заметил несколько маленьких точек. Следы внутривенных инъекций. Но ведь уколы ей могли сделать и в больнице.
– Как тебя зовут? – внимательно глядя на нее, спросил Севастьян.
– Не знаю, – еле слышно пробормотала она. – Я ничего не помню.
– Амнезия? – повернулся майор к Елене Матвеевне.
– Похоже на то, – кивнула врач.
– А общий диагноз?
– Закрытая черепно-мозговая травма, апоневроз не поврежден, но возможно сдавление головного мозга гематомой. Обследуем, будем лечить.
– И как долго продлится амнезия?
– Пока сказать не могу.
– Одежду осмотреть можно?
– Это в приемное отделение…
Севастьян движением головы показал на дверь, и они вместе вышли из палаты.
– Елена Матвеевна, скажите, вы назначали пациентке внутривенные уколы?
– Вы насчет следов от инъекций? Я тоже обратила на них внимание.
– Значит, они были еще до поступления в больницу?
– Да, были.
– Думаете, наркотики?
– Ну, возможно… Но вряд ли она сама себя колола. Вены у нее тонкие, плохо выраженные, а синяков нет. Тут рука специалиста чувствуется…
– Возможно, доморощенного специалиста, – вслух подумал Севастьян.
– Ну, наркоманы на это дело руку быстро набивают… Но если это наркотики, то девочка только в самом начале пути. Еще не поздно остановиться…
Елена Матвеевна отправилась в ординаторскую, а Севастьян спустился в приемное отделение, где ему предъявили одежду девушки. Длинная черно-желтая футболка-реглан с рисунком, коричневые легинсы со свежей дыркой на правой коленке, белые балетки. Вернее, некогда белые, а сейчас серые от грязи и пыли. Легинсы тоже запыленные, с прилипшими к ним травяными колючками. Футболка грязная и еще, можно сказать, затасканная. Судя по запаху, девушка носила ее дня три, если не больше. С джинсами та же история. Не свежая, мягко говоря, одежда. Но следов крови Севастьян не заметил. Карманов не было ни на легинсах, ни на футболке. И сумочки у потерпевшей не было. Из личных вещей, если верить медсестре, только нательный крест на золотой цепочке, который так и остался при ней.
Севастьян сложил одежду в пакет, опечатал его. Надо будет озадачить эксперта-криминалиста, чтобы поискал на ней признаки изнасилования или просто полового акта. Да и судмедэксперту работу нужно подкинуть, пусть осмотрит потерпевшую.
Он вернулся в нейрохирургическое отделение, заглянул в ординаторскую. Елена Матвеевна сидела за своим рабочим столом и торопливо заполняла историю болезни. Смена ее закончилась, осталось только передать дела, и можно ехать домой… Только ждет ли ее кто-нибудь там? Севастьяну почему-то казалось, что нет. Но ведь он мог и ошибаться, да и не его это дело.
– Что-нибудь нашли, товарищ майор? – подняв голову, с рассеянным интересом спросила она.
– Да пока ничего… Елена Матвеевна, вы уверены, что у потерпевшей амнезия?
– А вы сомневаетесь?
– Ну, мало ли что. Есть такое понятие, как женская солидарность, – улыбнулся Глушков.
– Думаете, мы с ней сговорились? – вроде бы искренне удивилась врач. – Зачем?
– Ну, может, она что-то натворила, а вам стало ее жалко.
– Глупости вы говорите… И что она могла натворить?
– В приемном отделении, например, считают, что девушка занималась проституцией.
– Да нет, не похожа она на проститутку… Нет, гинекологический осмотр я ей, конечно, не устраивала… Но вы посмотрите на нее, какая же она проститутка!
– А следы от инъекций?
– Если наркоманка, значит, проститутка?
– А она наркоманка?
– Ну, мы же с вами об этом говорили… Но там не так уж и много уколов, три-четыре, если не считать наших… Я бы не сказала, что у нее руки исколоты…
– Три-четыре, – задумчиво протянул Севастьян. – В день по уколу… Три-четыре дня…
Примерно столько времени потерпевшая не меняла одежду. Может, все это время ее держали где-то под замком? А чтобы девушка не создавала проблем, ее накачивали наркотиками… Но проблемы, возможно, все-таки возникли. Что, если девушка сбежала? Через лес бежала, через поле. Бежала, пока не вышла на московское шоссе, а там свои неожиданности…
– Это вы о чем, товарищ майор? – заинтригованно спросила Елена Матвеевна.