Картель
Шрифт:
Это действительно был тот самый Козинцев, которого он знал. Труп пролежал в земле не меньше недели, успел подгнить, но Севастьян все-таки смог его опознать.
В принципе, ничего удивительного в гибели Козинцева не было. Он запорол работу, и люди, стоящие за ним, решили его убрать, как это было сделано со Стояновой. А ее действительно убили. Сначала накачали снотворным, чтобы она не дергалась, а потом вскрыли вены. Правда, виновную установить не удалось. Версия была, а доказательств – нет. Но ведь это уже детали, кто убил. Главное, за что…
Убийцы вывезли Козинцева в городской парк – пока не ясно, живого или мертвого. Там его и похоронили – концы в воду, называется. Только вот Шепенкова насторожило несколько моментов. Почему труп закопали неглубоко? И зачем перед этим вскрытие делали, пулю из груди вырезали?
Шепенков решил, что Козинцева нарочно выставили напоказ. Сначала тело похоронили глубоко и далеко, затем вырыли, перевезли в парк, где гуляют собачники. Специально так сделали, чтобы труп нашли… А вот пулю зачем вытащили? Может, преступники не захотели расставаться с орудием убийства? Но тогда почему пулю не вытащили сразу?
Возможно, труп Козинцева вытащили на свет божий с тем, чтобы можно было закрыть дело о похищении Василисы и чтобы убийцу ее отца больше не искали… Но тем самым стоящие за Козинцевым люди подставляли под удар самих себя. Что, если следствие продолжится и выйдет на них, как на заказчиков преступления? Продолжится оно или нет, но у Шепенкова нет никакого желания закрывать это дело. Хотя начальство вряд ли одобрит его рвение, если, конечно, у него нет никаких зацепок на этих людей. А ничего конкретного у него нет. Так что дело скорее всего закроют – в связи со смертью обвиняемого. Будет возбуждено дело об убийстве Козинцева, но, видимо, следствию суждено зайти в тупик…
А может, тело Козинцева вынырнуло из подземных глубин, чтобы не было больше причин опасаться за жизнь Василисы. Может, кто-то хочет, чтобы Севастьян оставил ее в покое… Но если так, то кому это нужно?
– И что, меня теперь не убьют? – с недетской озадаченностью спросила Василиса. – Козинцева больше нет, и мне что, больше нечего бояться?
– А ты боялась?
– Ну… – девушка осеклась и вдруг проговорила: – Может, это его мой папа убил?
Севастьян задумался… Папа у Василисы – фрукт тот еще. Бывший бандит из бригады некоего Каргола, в девяностые годы лютовал в Москве, потом вроде бы остепенился. Бизнес у него – причем легальный. А где он сам? Вроде бы убили его. А если нет? Может, все-таки жив? Может, это он и убил Козинцева? Все может быть. Севастьян столько всего на своем веку повидал, что его ничем не удивить.
– Не знаю. А если не знаю, то и говорить не буду…
Он зашел в дом, налил в кастрюлю воды, поставил ее на огонь. Вермишель отварит, колбасы поджарит, редиски нарежет – будет ужин. Елена Матвеевна должна еще подойти…
Севастьян уже нарезал колбасу, когда во дворе загавкала собака.
Пес у него не самый страшный – обычный приблудный двортерьер, к тому же не злой и не кусачий. И еще Шарик был посажен на цепь. Но лаял он звонко.
На Елену Матвеевну он гавкать бы не стал. Значит, кто-то незнакомый пожаловал.
И точно, за калиткой стоял невзрачного вида мужчина с низким лбом, толстыми, как будто припухшими, щеками и маленькими глазками.
– Я вас слушаю, – вытирая о полотенце руки, подошел к нему Севастьян.
– Да нет, это я вас слушаю! – глянув на Василису в праведном, как ему казалось, гневе воскликнул незнакомец.
– Простите, вы кто такой?
– Яскин Ярослав Янович! Начальник отдела опеки и попечительства! – гордо выдал он.
– Ну, и чего вы от меня хотите? – внутренне напрягся Севастьян.
Именно этого визита он и опасался. Ювенальная юстиция – дело серьезное.
– К нам поступил сигнал, что у вас живет никому не известная совершеннолетняя девочка!
Севастьян молча открыл калитку, взял Яскина под локоть и увлек за собой.
– А почему так грубо? – возмутился тот.
– Почему грубо? Не через калитку же разговаривать…
Севастьян урезонил Шарика, чтобы не гавкал, оставил Яскина во дворе и зашел в дом за удостоверением. Когда вернулся к гостю, тот уже разговаривал с Василисой. Вернее, он задавал ей вопросы, а она с ехидной насмешкой игнорировала их. И его самого тоже.
– Думаю, вы знаете, кто я такой, – пристально глядя Яскину в глаза, проговорил Севастьян.
– Да какая разница, кто вы такой? Перед законом все равны!
– Значит, знаете, что я следователь.
– На каждого следователя есть свой прокурор.
– От кого поступил сигнал?
– Не важно.
– Не важно, если от соседей. А если от преступников…
– Я понимаю, работа у вас такая, все у вас вокруг преступники, – надменно глянул на Севастьяна Яскин.
Он поставил свой кожаный протертый портфель на запыленный стол, достал бумагу, ручку.
– Как зовут девочку?
– Я вам принесу ее паспорт…
– Паспорт?
– Да, который выдается по достижении шестнадцати лет…
– Но ведь ей еще нет восемнадцати.
– Это значит, что Василиса не нуждается в защите от государства?
– В этой защите она как раз и нуждается! Мы и собираемся предоставить эту защиту!
– Кто это мы?
– Органы опеки и попечительства…
– Меня интересует, кто конкретно будет охранять Василису от бандитов, которые за ней охотятся. Если вы лично готовы закрыть ее своей грудью от пули, то у меня вопросов нет. Но тогда у вас должно быть оружие. У вас есть оружие?
– Оружие?! Грудью от пули?! Что вы такое говорите?
– А то, что Василиса проходит свидетелем по важному уголовному делу. Однажды на нее уже покушались. Возможны еще покушения…
– Да, но поступил сигнал, что вы живете с этой девочкой. Спите с ней.
– Кто это с ней спит? – послышался сзади возмущенный женский голос.
Это Елена Матвеевна подходила к ним. Севастьян заметил ее боковым зрением, но отвлекаться на нее не стал. Но когда она дала о себе знать, поздоровался кивком головы.