Картина маслом
Шрифт:
«Все, – решила Ирма, – пошел он. Не вспоминать, не думать. Вадим и так уже что-то подозревать начал, говорит, задумчивая ты слишком в последнее время. Если он и правда из прошлого, пусть там и остается. Адью, товарищ».
Ирма запретила себе вспоминать о незнакомце, его чарующшем голосе, удивительных глазах, горьких морщинках в уголках рта, и достигла неплохих успехов. Через месяц образ его потускнел, через два она вообще начала забывать, как он выглядит.
Но в один прекрасный день Ирма заметила во дворе знакомую «Тойоту». Сердце мгновенно скатилось в пятки, затем медленно
– Наше вам здрастье, – Ирма козырнула мужчине, мельком заметив, что горькие складки в уголках его рта стали глубже. О ней скучал, что ли?
– Здравствуй, Ирмала, – голос его звучал спокойно, но в глазах появился все тот же непонятный Ирме блеск: то ли убить хочет, то ли любить, прямо здесь, на глазах у всех любопытствующих граждан.
– Не надо меня называть этим дурацким прозвищем, – Ирма поморщилась.
– Странно, раньше оно тебе нравилось.
«Ну и голос у него, – подумала Ирма, – с таким-либо в священники, либо в психиатры, сразу всю душу откроешь».
– Раньше, – хмыкнула она, – раньше мне икра красная нравилась, а теперь и кабачковая ничего.
– Неужели все так плохо? – непонятно, что прозвучало в его голосе, то ли сочувствие, то ли скрытая насмешка. Ирме захотелось послать его, далеко и надолго, но она вовремя вспомнила – ей уже попеняли тем, что она успела забыть хорошие манеры.
– Нет, что вы! Мы живем в лучшем из миров, – она лучезарно улыбнулась, вдруг отметив про себя, что на самом деле, никуда ей не хочется посылать этого парня. Наоборот, стояла б вот так, смотрела на него, слушала этот удивительный голос.
«Сдурела совсем, – мысленно одернула себя Ирма, – дети ждут, давай, вежливо прощайся и домой».
Но вместо этого Ирма вдруг сказала:
– Быть может, пора познакомиться?
Он вдруг вздрогнул, будто Ирма дала ему пощечину.
– Я думал, ты вспомнишь.
А у парня самолюбие, подумала Ирма, обиделся, видать, считает себя абсолютно неотразимым. Впрочем, мужик без самолюбия – тряпка.
– Извини, – развела руками Ирма, – наверное, у меня тогда случилась кратковременная амнезия. Извини, – повторила она еще раз, – мне действительно жаль.
Мужчина, почувствовав искренность в ее голосе, внимательно посмотрел на Ирму, будто пытался прочесть таинственые письмена ее души.
– Ты и правда изменилась. Что-то я не припомню, в твоем словаре понятия «извини».
Ирма промолчала. Ей действительно было стыдно за то, что она никак не может вспомнить такого славного парня.
– Юрий – представился он, – в нашу первую встречу ты была так пьяна… В общем, ничего удивительного, что ты меня не помнишь. Просто мне очень хотелось, чтобы ты обо мне вспоминала. Хоть иногда. Я-то о тебе вспоминал постоянно.
Что-то похожее на озарение промелькнуло в мозгу Ирмы.
Большая пустая комната с сиротливо притулившимся в углу диваном, оклеенное газетами окно, в щель между газетами заглядывает яркая луна. От нее идет такое сияние, что даже
– Ты тогда сильно плакала, – наблюдая за игрой чувств на лице Ирмы сказал Юра, – гворила, что жизнь дерьмо, не видать тебе никакой Юрмалы. Самой никогда не заработать на квартиру там, разве что под богатых мужиков ложиться, да противно. Начальник сегодня к стенке прижал и под юбку полез, так чуть не вырвала. Но ради мечты можно и потерпеть. Только пусть первый раз с кем нибуть красивым. Я хотел тебя домой отвезти, но ты ни в какую – едем к тебе и все тут. Ладно, думаю, поехали, уложу тебя на своем единственном диване, сам на полу лягу, а утром, как проспишься, откомандирую тебя домой…
– Пила я тоже с тобой? – перебила Юру Ирма.
– Нет, я на улице тебя подобрал, ты к мужикам цеплялась, к молодым и красивым.
– Я? – не поверила Ирма, хотя она уже начала вспоминать, как в тот день в парке пила горькую и противную водку прямо из бутылки. Она тогда сразу после школы устроилась на работу. Учиться планировала на заочном. А начальник, старая сворлочь, сразу начал руки распускать.
– Чего кобенишься? – орал он, брызгая слюной, – ты себя в зеркале видела? Такая внешность, как у тебя, мозгов не предполагает. Куда б не сунулась, везде будут предлагать одно: давай перепихнемся, дорогая. Если ты и сможешь зарабатывать, то только этим местом.
Она и поверила, дура.
– Тебя я, значит, подцепила, – усмехнулась Ирма.
– Не меня, какого-то… – Юра поморшился, – я как увидел, что ты с ним куда-то собралась – ему по морде, тебя в трамвай и домой.
– К тебе? А ты, значит, не удержался, решил воспользоваться девичьей слабостью?
– Сама просила, – спокойно ответил Юра, – я же нормальный мужик. Нравилась ты мне давно…
– Как это, интересно, я могла тебе нравится, если ты меня в тот день первый раз увидел? – удивилась Ирма.
– Я жил двумя этажами ниже, соседи мы были. Ты меня никогда не замечала, Ирма, проходила мимо, будто я пустое место. А тут ты рядом, такая красивая… Я не мог поверить своему счастью. Так старался, чтобы тебе было хорошо… А утром проснулся, – тебя нет. Я поднимаюсь к тебе, звоню в дверь. Ты открываешь. После душа, свежая, как цветок, полотенце на голове бирюзовое, словно твои глаза. Смотришь на меня удивленно и спрашиваешь, мол, чего вам, молодой человек? Я по глазам вижу – не помнишь ты меня, совсем, будто и не было ничего. И такое на меня отчаяние накатило и злость, убил бы тебя на месте. Но только выругался грязно. А ты мне: ненормативную лексику используют только плебеи. И дверь закрыла. Я после этого заплакал. Первый и последний раз в жизни. Потом уехал учится в другой город. Там и жить остался, работу нашел. Карьеру сделал, начальство я теперь, большое, – он усмехнулся.