Картинная галерея (сборник)
Шрифт:
Хорошо, что ветер в лицо, подумал Дымов, остановившись, чтобы передохнуть. Конечно, если бы ученые знали, что их придется добивать, они сделали бы им обоняние похуже. И «они могли еще что-нибудь придумать, шедевр прикладной генетики получился бы куда более выдающимся. Например, окраска. Что им стоило сделать бока скалоеда черно-белыми, как у зебры? И чтобы полосы шли кругами. Чтобы бок животного был разрисован, как мишень для спортивной стрельбы. Недоработочку допустили наши доблестные ученые.
Дымов отдыхал, прислонившись к каменной стенке, а ветер поднимался ему навстречу размеренными
И вдруг Дымов понял, откуда взялся ветер. Скалоед перерабатывает породу в воздух и выбрасывает его в атмосферу. Вот что имел в виду Филин. Ветер. Откуда ни подходи к скалоеду, ветер всегда будет в лицо.
Дымов стоял, размышляя над своим открытием, вдыхая волны ветра, несущиеся из-за поворота. Возник образ — там, за поворотом, работает машина, могучая металлическая установка. Но образ сразу исчез. Если бы там стояла машина, воздух не был бы таким ароматным, насыщенным кислородом. Все обстояло бы наоборот.
Дымов стоял и вдыхал ветер, когда внезапно новый воздушный поток обрушился на его спину. Он обернулся.
И попятился.
Прямо на него из-за поворота траншеи спускалось чудовище. Оно было как уродливый бронированный механизм. Оно передвигалось на четырех парах массивных когтистых ног. Его гигантская пасть была широко разинута, нижняя челюсть погружена в скалистый грунт. Оно занимало почти всю ширину траншеи и быстро ползло, перебирая толстыми лапами, вниз по траншее, прямо на Дымова.
Безразличное, равнодушное, оно надвигалось с неторопливой быстротой танка. Спина Дымова уперлась в стену. Отступать дальше было некуда. И он вспомнил про карабин.
Его карабин стоял, прислоненный к противоположному борту траншеи, где только что был и сам Дымов, и его уже не было видно за тучей пыли, которую гнали вдоль траншеи порывы ураганного ветра.
Нижняя челюсть, как плуг бульдозера, вспарывала грунт совсем рядом с Дымовым. Он вжался в скалу, ощущая ее твердую шероховатость. Мимо с равнодушным спокойствием проплывал необъятный бок, и лапы одна за другой вздымались в воздух с размеренностью часового механизма. Поднимались, а потом опускались, вновь вцепляясь в камень крепкими растопыренными когтями. Перед Дымовым проходила уже крупная чешуя высокого волочившегося хвоста, и в каждой пластине он видел свое искаженное отражение. Потом все кончилось, и лишь клубящаяся стена пыли вниз по траншее отмечала путь удалявшегося чудовища, да каменная канава стала на метр глубже, чем была раньше.
— Собственно, пока им не на кого было нападать, — сказал Горский. Он сидел на гнилом пне рядом с обрывом и протирал тряпочкой ствол карабина. — Но я не подозревал, что знаменитый охотник на людоедов может быть сентиментальным.
— Нет, — возразил Дымов. Он лежал на траве лицом вверх и смотрел в синюю яму неба. — Я не сентиментален. Но зарубок на прикладе я никогда не делаю.
— Я тоже этим не увлекаюсь, — сказал Горский. — Разве только в самых исключительных случаях. По-моему, если вы вышли на медведя с одной рогатиной и победили его, вовсе не зазорно поставить зарубку. Пусть не на прикладе, а на рогатине, не в этом суть.
Дымов ничего не сказал.
— Или песчаный
— Кому — некуда? — спросил Дымов.
— Охотнику, кому же еще, — объяснил Горский. — Когда на меня пополз первый скалоед, я даже обрадовался. Когда я увидел этот разинутый зев и вспомнил, что в его глубине все превращается в воздух, меня прямо затрясло от возбуждения. Вы знаете, какая это пасть? Божественная пасть. Телега въедет, без преувеличения. Жалко, что вам не повезло и вы ни одного из них не выследили. Потому что это уникальное зрелище.
Дымов молчал.
— Ничего, еще повезет, — сказал Горский.
Дымов молчал, глядя в синюю яму неба.
Он стоял, прислонившись к неровной стенке, и смотрел вниз, на поворот. На него обрушивались волны чистого воздуха. Ветер дул прямо в лицо и все время усиливался.
Здесь когда-нибудь вырастет город, думал он. Ты не должен забывать этого, обязан помнить об этом. Здесь будет царство добра и света, здесь поднимутся стеклянные горы зданий и протекут бетонные реки, оправленные в подстриженную зелень бульваров. И здесь будут жить люди.
Здесь будут жить миллионы счастливых людей, думал он, глядя на клубящееся облако, выползающее из-за поворота. Вы будете здесь жить, и работать, и наслаждаться жизнью, и воспитывать счастливых детей, которые когда-нибудь станут счастливыми взрослыми. Но будете ли вы помнить?..
Не нас — нам забвение не грозит. Вы начертаете наши имена на стенах своих светлых строений — навечно, рядом с именами генетиков Дзеты. Или воздвигнете памятник — один или несколько. Или придумаете что-то еще. Но будете ли вы помнить, откуда взялся воздух в вашей светлой и доброй стране?..
Сквозь прицел карабина Дымов смотрел на приближающееся животное. Он знал, что не промахнется.
СЛУЧАЙНАЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ
Эр-17 шел впереди.
В его черной полированной спине Греков угадывал свое искаженное изображение. Ковальский в зеркале спины не помещался — вернее, был скрыт фигурой Грекова. Но он двигался сзади, почти рядом, и Греков слышал, как хрустят камни под его башмаками. Сам Греков и особенно робот шагали почти бесшумно, и было отчетливо слышно, как ветер завывает среди скал и шелестит в кронах деревьев.
Ветер крепчал. Белая пыль вырывалась из-под ног Грекова, робота, который шел впереди, и Ковальского, который двигался сзади, и улетала вперед, сливаясь в клубящееся, прижатое к земле длинное облако, указывающее им путь. Ветер был южный, он постепенно усиливался и дул вдоль ущелья, в спину, облегчая подъем. Но плохо, если это не просто ветер, если небо над южным горизонтом черно, если идет полярная буря.
Оглядываться не имело смысла. Ущелье, по которому они шли, извивалось, и горизонт был скрыт зелеными от леса вершинами скал. Разумеется, можно взобраться наверх, на какой-нибудь высокий утес, но это требует времени. А если надвигается ураган, время дороже всего.