Картины из истории народа чешского. Том 1
Шрифт:
Тут за дверью его послышались шаги, шлепанье босых ступней, затем звук падения какого-то предмета, опрокинутого на бегу, и выкрик. Епископ вышел и увидел, как какая-то полуобнаженая женщина борется с его слугой. Дикий ужас рвался из ее груди отчаянными воплями. И понял епископ, что это и есть согрешившая. Понял, что ей удалось каким-то образом ускользнуть от преследователей и она ищет убежища. Не раздумывая ни секунды, встал епископ на сторону любви. Сжалился над рыдавшей грешницей. Задержал руку слуги, наносившую удары, и молвил:
— Господь, насылающий кары, несомненно смилостивился над
С такими словами он коснулся плеча слуги и приказал ему набросить на женщину какую-нибудь одежду и отвести ее, куда он укажет. А снаружи все сильнее шумела разъяренная толпа, все слышнее становились голоса, требующие голову виновной. Тогда в страшном отчаянии и в страшной надежде бросилась эта женщина наземь и, обняв ноги епископа, омочила их слезами и слюной.
— Молчи! — приказал ей епископ. — Умолкни! Затем он обратился к слуге, схватившему ее:
— Ты храмовый ключарь, ты — тот, кому по милости Божией досталась работа, которую, по слабости своей, ты исполняешь нерадиво. Быть может, когда встанешь ты пред высшим Судией, нелегко тебе будет припомнить какой-нибудь честный или благородный поступок. Мне известны твои провинности. Частенько укорял я тебя за излишнюю снисходительность к грехам — а теперь вот что случилось! Теперь ты стоишь, как судья, а я, как проситель, упрашиваю, чтобы ты, во имя любви Господней, оставил без внимания вину этой женщины, которая в раскаянии и смертельном страхе прибегает к нам. Я прошу тебя отвести ее в женский монастырь. Хочу, чтобы там, среди женщин, нашла она утешение и защиту алтаря.
В эту минуту в комнату вбежал настоятель Виллик. Он пробился через осатаневшую толпу, сквозь лес рук озверевших людей и родственников оскорбленного супруга, сквозь отряд воинов, размахивавших мечами, и, едва переводя дух, с трудом выговорил:
— Они возвращаются, эти дьяволы с дьяволицами! Идут к вашему дворцу! Они спешат и будут здесь, не успеете оглянуться!
Теперь уже некогда было разговаривать, не оставалось ни минуты. Рев толпы приблизился — и епископ силой заставил храмового ключаря двинуться с места.
Потом он видел, как ключарь и женщина, кое-как прикрытая, перебежали через улицу к женскому монастырю святого Георгия. Видел, как развевается над коленями женщины пола плаща и как оглядывается ключарь.
Едва успели они пробежать расстояние, отделявшее их от храма, едва успели захлопнуть за собой дверь, как к дому епископа привалила толпа; страшно возбужденные люди не помнили себя от ярости, сотрясавшей их тела и души. Несколько человек катили колоду, и она с грохотом подскакивала на колдобинах улицы, заваливаясь то вправо, то влево. Другие в ярости втыкали мечи в стены бревенчатых домов, третьи в исступлении рвали на себе одежды и взывали к мести. Смерть, опьянение смертью накрыло их, как чепраком.
Когда страсти достигли предела, вышел к рассвирепевшей толпе храмовый ключарь и, видя неистовства родственников супруга, поддавшись голосу дикого бешенства, дурмана и ужаса, показал на храм святого Георгия. Тыча пальцем, он прокричал, что там укрылась несчастная. И тут произошло неслыханное. Толпа ворвалась в церковь и оттащила женщину от святого места. Она
Теперь уже слышны были только завывания и дикие вопли. В этих звуках, в ручьях крови, хлынувших из-под рокового острия, утонули крики несчастной: она была и растерзана, и обезглавлена.
Опьянение, охватившее толпу, заразило, казалось, и самого епископа: вскрикнув, он двинулся было против толпы, жаждая собственной смерти.
И такая сила обнаружилась в его слабом теле, такое неистовое желание воспламенило его, что настоятель Виллик лишь с превеликим трудом смог его удержать.
Он обхватил колени Войтеха, уцепился за ноги, за полу плаща, наконец, видя, что это не помогает, сбил с ног, навалившись на него всем телом. Только так помешал он Войтеху выйти навстречу гибели.
То было опьянение смертью. Страшная флейтистка дунула в свой инструмент отравленным дыханием, и мелодия ее зачаровала толпу. Люди двигались словно во сне, покорные велениям нечеловеческой музыки.
Когда же наваждение рассеялось, и люди очнулись, и обыденность жизни прогнала тени, мужчины и женщины стали возвращаться к своим домам. Стали искать забвения в маленьких радостях, во взаимной приязни. Возможно, им не было отказано в примирении с совестью, но неслыханная жестокость навсегда ранила епископа, и душа его так и не поднялась над этой тенью. Все слышался ему рев разъяренной толпы, все виделось, как врывается она в святыню, и казалось ему — храм оскверняется непрестанно, вновь и вновь, и сам крест Иисусов свален и, растоптанный, лежит в пыли.
И всякий раз, как вспоминал он о случившемся, всплывало в его памяти лицо, выпученные глаза, оскаленные зубы — осклабившееся, дергающееся лицо Вршовича, дрожавшего от ненависти, взрывающегося злобой. Припоминались и слова этого человека, сказавшего тогда:
— Не выдашь нам эту шлюху — возьмем жен твоих братьев и самих братьев, и детей их, и их жизнями оплатишь ты зло!
Понял тогда епископ, что ненависть к прелюбодейке смешалась с ненавистью к роду Славниковичей. Понял, что старая злоба, эта подпорка смерти, ведет Вршовичей, как бык ведет стадо. И ужаснулся людской злобности, и, не веря более в природу любви, счел, что никогда не прижиться ей в этой стране.
Отчаяние привело Войтеха к князю. Он застал Болеслава, окруженного сыновьями и Вршовичами: князь отдавал распоряжения о близкой жатве. Государь был спокоен, уверен в себе и смеялся, похлопывая по плечу тех, кто к нему подходил. Войтех обратился к нему и рассказал об© всем, что произошло перед его дворцом; князь же ответил:
— Епископ, брат мой, я часто слыхал, что люди, которым даны имения и богатства, вызывают зависть, а те, которым всего недостает, не свободны от нее. Хочу, чтобы ты понял: одни зависть внушают, другие ее испытывают. Радуйся, что можешь думать с ласкою о каждом человеке. Радуйся, что навлек на себя злобу и зависть, ибо из этого видно, что власть твоя и счастье твое — велики.