Картины из истории народа чешского. Том 2
Шрифт:
Меж тем король Пршемысл мирно беседует с венгерскими послами. Он говорит:
— Я с большим удовольствием воевал бы с язычниками, чем с христианским королем. Нет у меня к нему злобы, я почитаю его, протягиваю ему руки с предложением вечной дружбы. Что нас разъединяет? Что разделяет государей единой веры, когда язычники стоят у их границ и со всех сторон нашей религии грозит немалый ущерб? Я не сделаю ничего, что оскорбило бы ваших королей, не стану разорять их городов и грабить их сундуки, не захвачу их земель. Я поверну свои войска вспять, а старший король, Бела, и младший, Иштван, пускай перестанут строить козни, пускай объединятся со мной против поганых!
Слушая такие речи, чешские дворяне ушам
Непонятна дворянам снисходительность короля. Они разочарованы, негодование грызет их, злоба прорезала морщины на их лбах. Но Бруно, епископ Оломоуцкий, тот, который был когда-то поставлен наблюдать за действиями Пршемысла и который часто беседовал с королем о восстановлении былого архиепископата — этот мудрый Бруно счастлив.
— Бог, — сказал далее король, не дал мне сына, но есть у меня племянница по имени Кунгута, она дочь маркграфа Бранденбургского. Я люблю Кунгуту, питаю к ней большую привязанность. Она мне любезнее всех, и я устрою ей такую свадьбу, о какой долго еще будут рассказывать. Отдаю ее руку доблестному сыну венгерского короля, ибо Бог внушил мне каким-либо образом упрочить союз с королями Венгрии и жить с ними в мире и согласии.
СВАДЬБА
Королева Маргарита достигла возраста, когда женщины уже не могут родить. Но можно ли допустить, чтобы это обстоятельство пресекло род Пршемысла? Неужто королю, покрытому славой, чье имя разносится далеко, воспеваемое в песнях, — неужто этому королю так и умереть, не оставив сына?!
Мучат такие мысли короля Пршемысла; он страдает. И обратился он к папе с настоятельной просьбой, и просил, и требовал, чтоб тот признал законным отпрыском того мальчишечку, что родился от любовных объятий и ликом своим так напоминает свою мать, прозванную Пальцериком. Пршемысл желал, чтобы этот его сын, Миколаш, мог бы унаследовать трон своего отца. Когда папе доложили о просьбе Пршемысла, сначала он ответил, что ни в чем не откажет победоносному королю, но потом стал медлить, колебаться, откладывать решение — и в конце концов забрал обратно свое обещание.
Король, сильно опечаленный, искал уединения; тут явилась к нему супруга его Маргарита с такою речью:
— Друг мой, принесла я в душе обет уйти в монастырь.
Король целует Маргарите руку, отговаривает ее, приводя множество доводов против такого решения, и, желая порадовать ее, почти забывает о своем горе. Но Маргарита стоит на своем:
— Я так хочу, друг мой, я решилась!
В сердце людей, и больших, и малых, внедрена жажда жить и любить; одни перемогают ее, другие ей поддаются, и жажда эта показывает как бы двойственный лик одной и той же вещи. Это — как свет и тьма. Порой свет ярок, иной раз его застилает сумрак, но нет ни единого существа, которое не было бы охвачено такою жаждой — и ни праведники, ни короли не могут избежать ее.
И вот настало время, и король Пршемысл просит папу развязать узы его брака и объявить его недействительным,
В Вене во время большого съезда просил Пршемысл руки другой Маргариты, дочери венгерского короля. Но этот брак не был заключен. При венгерском дворе увидел Пршемысл Кунку, внучку короля Белы и дочь русского князя Ростислава Михайловича. Была эта дева столь прекрасна, что ни словом сказать, ни пером описать. Великолепно сложенная, удлиненные овалом глаза, мягкие кудри, нежные руки, поступь словно некоего ангела. Когда она говорила, голос ее звучал как песня, поражающая человеческое сердце. Ее облегающее платье было тончайшей голубой шерсти, бархатный плащ с меховой опушкой ниспадал с плеч. В распущенных волосах сверкала диадема, в вырезе платья — византийское ожерелье с тремя монетками. Ангельская шея ее сводила с ума.
Смотрел король в бурные очи этой девы, и казалось ему — птицы поют, и настала весна, пришло новое время, время более счастливое, чем время бранных побед. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий не заговаривал с нею Пршемысл, но следил за ней краешком глаза, даже когда беседовал с матерью ее, княгиней Мачвы, или с кем-либо из вельмож. И веселым был его голос, юношескими — движения, и ширилось сердце его. Он вдыхал негу и счастье, зная наверняка: вот королева, которая будет дана ему.
На шестой день, когда все королевы и короли вернулись после мессы, остановил Пршемысл Белу в просторном покое и сказал:
— Король, я вел войну против тебя и перебил достаточно твоих друзей. Делал я это без коварства, в открытом рыцарском бою. Мы боролись с тобой, как подобает мужам, теперь же настало иное время, и я прошу тебя оказать добро моей любви. Прошу — отдай мне девицу, которую страстно желаю, которую хочу сделать госпожой и королевой по праву и по мыслям моим, и по моему желанию!
И он назвал имя желанной девы и снова просил ее руки.
Король Бела поцеловал Пршемысла в губы, скрестив за спиной его свои старые руки. Потом он переговорил с Анной, княгиней Мачвы, и свадьба была решена.
В городе, названном по имени князя Бржетислава, там, где течет Дунай, в том краю, куда залетали смутные видения короля Пршемысла, состоялось венчание. В октябре, дня двадцать пятого.
Пршемысл шел, окруженный прелатами и рыцарями. Одни с мечами, другие с посохами. Прапорцы задевали края балдахина, звенели шпоры, звякали паникадила — и пение, ладанный дым, крики и радость поднимались прямо к небу. Прекрасна была Кунка (в дальнейшем имя ей будет Кунгута) в золотых туфельках, в горностаевой мантии. Она шла рядом с матерью, с левой руки ее поддерживал дед, король Бела. Он был уже стар, но шутил, хвалил ее красоту и со смехом подал ей тарелку, дно которой было хорошенько зачернено. По сторонам шествия кувыркались пажи, дурачок, веселья ради, ловил шляпой солнышко, и миннезингеры, шагая вслед за канониками, распевали во все горло.
После венчания следуют долгие празднества, затем болезнь, правительские труды, въезд в Прагу и тут снова — торжества за торжествами. При короновании Кунгуты присутствует Майнцский, архиепископ и пять епископов, а князей и владык не сочтешь.
Когда все кончилось, отбрасывает королева Кунгута свое покрывало и со вскриком любви обнимает счастливого короля.
ПРИВЕТСТВИЕ