Картины Октябрьского переворота
Шрифт:
Коснусь очень кратко и другого вопроса. Так называемая «атмосфера» Временного совета республики была странная. За правительство там — скрепя сердце, если не стиснув зубы, — голосовали лица, весьма к нему не расположенные и этого не скрывавшие или почти не скрывавшие. Напротив, в других кругах восторг по адресу правительства лился реками. Но вышло, например, так, что по непонятной причине глава Временного правительства не был избран в Центральный комитет собственной партии. Следуя выражениям, подобранным Джоном Ридом, мы могли бы сказать, что «Просим!», «Правильно!», «Это верно!» одними членами предпарламента произносилось без особенного жара, а у других членов предпарламента по неясности их интонации не всегда и не везде можно было разобрать, что именно они кричат: «Довольно!» или «Просим!», «Это верно!» или «Позор!».
Временный совет республики занялся рассмотрением «наказа»
12
Протоколы секретных заседаний были опубликованы Б. Малютиным в шестой книге «Былого» за 1918 год.
Забавно, что и писать-то какой бы то ни было «наказ» было, по-видимому, совершенно не нужно. Отвечая на вопрос в палате общин, Бонар Лоу тогда же заявил: «Насколько я осведомлен, Парижская конференция должна обсуждать вовсе не цели войны, а лишь средства и способы ее ведения». Бонар Лоу был хорошо осведомлен. На конференции, открывшейся 29 ноября 1917 года в Париже под председательством нового премьера Клемансо, говорилось о русской катастрофе, о тяжком поражении итальянцев, о недостаточном усилении англичан {13} , но ни о Панамском канале, ни о более существенных условиях мира споров не было.
13
В то время, как сообщает ген. Манжэн, на Западном фронте французские войска заменили 574 километра защитной линии, а английские — только 138 (американцы еще были в самом малом числе). Клемансо добился некоторого изменения в пользу Франции.
Теперь этот злополучный «наказ» кажется мне явлением почти символическим. Демократическое совещание (так же, как Совет рабочих и солдатских депутатов, хоть по другим причинам) ни при каких обстоятельствах ничем и не могло быть, кроме балагана: нельзя и незачем было совещаться с 1775 случайными, неизвестно откуда взявшимися людьми. Временный совет республики, напротив, мог бы быть хорошим выходом из обыкновенного, не очень трудного положения. К несчастью, положение было катастрофически трудным.
В те самые дни, когда в «кулуарах», а точнее в аванзале Мариинского дворца, только и речи было, что об очередной формуле очередного перехода к очередным делам, большевики приступили к непосредственной подготовке государственного переворота. Решение это, как всем известно, было ими принято 10 октября на заседании Центрального комитета партии, происходившем на Карповке, в доме № 32, в квартире № 31. Квартира эта принадлежала меньшевику-интернационалисту Н. Н. Суханову {14} . «Для столь кардинального заседания, — писал хозяин квартиры, — приехали люди не только из Москвы (Ломов, Яковлева), но вылезли из подземелья и сам Бог Саваоф со своим оруженосцем». Это значит, что на заседание прибыл, в сопровождении Зиновьева, сам Ленин. Оба они после неудачной июльской попытки восстания скрывались тогда в подполье.
14
Жена Суханова была большевичкой. «К моей ночевке вне дома, — кокетливо рассказывает он, — были приняты особые меры: по крайней мере, жена моя точно осведомилась о моих намерениях и дала мне дружеский, бескорыстный совет — не утруждать себя после трудов дальнейшим путешествием. Во всяком случае, высокое собрание было совершенно гарантировано от моего нашествия». Одним словом, Суханов решительно ничего не знал! Шутливый же тон его, чрезвычайно подходящий для столь веселого происшествия, должен, вероятно, означать: ну, может, кое-что и знал, нельзя же было не оказать маленькой
Вероятно, в этом доме на Карповке висит теперь мраморная доска или доски: «Через эту дверь прошел Ленин 10 октября 1917 года»... «На этом месте сидел Ленин 10 октября 1917 года»... Большевики и в самом деле могут гордиться успехом предприятия, задуманного в тот день в этом доме. Но их литература представляет октябрьский переворот как некоторое подобие шахматной партии, разыгранной Алехиным или Капабланкой: все было гениально предусмотрено, все было изумительно разыграно по последнему слову революционной науки. Троцкий вслед за Марксом называет одну из наиболее самодовольных глав своего труда: «Искусство восстания». «Интуиция и опыт нужны для революционного руководства», — поучает он. Однако тот же Троцкий со своим искусством восстания, с интуицией и опытом потерпел полное поражение через несколько лет в борьбе со Сталиным (не говорю о 1905 годе). Можно сказать, конечно, нашла коса на камень: Сталин оказался еще более великим мастером, чем он. Но в 1917 году противник у большевиков все время оставался один и тот же, и мы видим, что в борьбе с этим противником, с Временным правительством, большевики на протяжении четырех месяцев подвергаются полному разгрому в июле и одерживают полную победу в октябре! Я видел на своем веку 5 революционных восстаний и не могу отделаться от впечатления, что в каждом из них все до последней минуты висело на волоске: победа и поражение зависели от миллиона никем не предусмотренных вариантов. Нет, на алехинскую игру это совершенно не походило.
Сделаю, впрочем, оговорку относительно Ленина. Не могу отрицать, что если не шахматная партия, то основная ее идея была им намечена с первых дней революции и что он проявил при этом замечательную политическую проницательность (о силе воли и говорить не приходится). С этой оговоркой, думаю, что разброд и растерянность у большевиков были в ту пору почти такие же, как у их противников, а в смысле «идеологии» и гораздо больше.
Заседание 10 октября
10 октября из Москвы в Петербург приехали большевики Ломов и Яковлева. В столице Свердлов им сообщил, что на Карповке в квартире Суханова состоится важное совещание Центрального комитета: приедет сам Ильич. Яковлева в своих воспоминаниях, к сожалению, весьма кратких, говорит, что вели они себя в тот день не очень конспиративно: пошли в кофейню, по дороге встретили Троцкого и Дзержинского, вместе закусили и направились на Карповку; разделились для конспирации лишь у самого дома № 32. В квартире № 31 были приготовлены самовар, хлеб, колбаса: заседание ожидалось продолжительное. Кроме названных, там собрались Сталин, Коллонтай, Урицкий, Каменев, Бубнов, Сокольников. Когда все были в сборе, появился неизвестный человек: «бритый, в парике, напоминающий лютеранского пастора». Это был Ленин. Его сопровождал, тоже загримированный, Зиновьев. Можно предположить, что последовали шутки, смех по случаю грима, изъявления радости после разлуки: Ленин довольно долго скрывался в подполье. Можно также предположить, что шутливый тон исчез очень скоро. Обо всем этом Яковлева ничего не сообщает. Но мы имеем основания думать, что «пастор» был настроен отнюдь не ласково.
Когда берешь в руки большевистскую статью или книгу об октябрьском перевороте и о последовавших за ним событиях, то прежде всего нужно взглянуть на год издания: освещение событий, а то и самые события совершенно меняются в зависимости оттого, что велено писать и кому нужно угодить. Если, например, на обложке значится 1920 год, то я заранее знаю, что переворот 25 октября произведен Лениным и Троцким. Если же научный труд или воспоминания очевидцев помечены 1930 годом, то, разумеется, все сделали Ленин и Сталин; Троцкий же был тут почти ни при чем. В несколько меньшей мере меняются исторические роли и дру- гих участников дела. Это вызывает, конечно, веселое чувство у постороннего исследователя, в вопросе совершенно не заинтересованного, но и очень затрудняет его работу.
На заседании 10 октября было решено устроить вооруженное восстание для свержения Временного правительства. Можно было бы предположить, что картина столь важного заседания должна теперь быть нам известной во всех подробностях. В действительности это совершенно не так. Ленин, Свердлов, Дзержинский умерли, не оставив воспоминаний (нам, по крайней мере, об их мемуарах ничего не известно). Не спешат подробно описать историческое заседание и еще живущие его участники. Кое-что они все-таки сообщили.